Но и это ещё не всё. При дворе крутился и всякий сброд, вроде автора скабрёзных повестушек Фаверо, алхимика Мороне, астролога Дальбено и поэта-прилипалы Витино. Покровительство людям искусства говорило о высоком вкусе мецената, и Дон Франческо Мария вынужден был держать эту нечисть при дворе. Не отличавшиеся ни порядочностью, ни солидарностью, они постоянно поливали друг на друга грязью, а терпимости прошлых лет поубавилось: бродячим знатокам античности теперь, под страшной угрозой сифилиса, не прощали распутства, красноречия при отсутствии убеждений и подобострастной лести государям. Нельзя было сказать, чтобы они были главными интриганами двора, но склок и сплетен, что и говорить, добавляли.
Из всего рассказанного Росси Даноли понял, что обстановка при дворе подлинно была несколько накалённой, а гибель борзой Лезины сделала её и вовсе пугающей.
Песте, зная, что не нужен герцогу, направился к себе, но внезапно остановился, заслышав знакомый голос. Шут насторожился, но тут же и усмехнулся. Ну, конечно. Донна Черубина Верджилези отмахивалась от приставаний Лоренцо Витино. Отмахивалась веером. «Безусловно, мессир Витино, совершенный придворный должен иметь благородных предков. Он должен читать в подлиннике римских ораторов, историков, писать стихи, играть на разных инструментах. Ему не пристало демонстрировать чудеса ловкости, он не должен выглядеть учёным — но рассуждать должен умнее всех учёных…», — услышал Чума голос статс-дамы. «Тонкость ваших суждений, их возвышенность и глубина, донна Черубина, говорят об изысканном вкусе и большом уме. Если бы я мог надеяться, что вы позволите мне провести этот вечер с вами, я бы много рассказал вам о придворных нравах феррарского и мантуанского дворов…», — голос Витино, звонкий и писклявый, заставил Песте поморщиться. «Я сочту за честь выслушать рассказ столь приятного придворного, как вы, синьор Витино, — несколько напыщенно, на взгляд Песте, ответила донна Черубина. — Должна заметить, что вы не только обладаете многими достоинствами, но и умеете их показать. Слава о вас опередила ваше появление, но теперь я вижу, что она вполне заслуженна». Синьор Лоренцо, в восторге от того, что проведёт эту ночь в тёплой постели пухлой красотки, рассыпался в галантностях и торопливо, бочком, протиснулся в спальню донны Верджилези.
Песте усмехнулся. Шут, как и многие во дворце, знал, что Диана Манзоли, жена главного шталмейстера, была любовницей конюшего Назоли и дворецкого Бальди, она готова была ублажить и герцогского секретаря Джиральди, и Риччи, и кравчего Торизани. Джулиана Тибо никогда не отказывала никому, кто готов был платить. Синьоры же Франческа Бартолини и Черубина Верджилези, особы, как уже говорилось, утончённые, предпочитали «истинных придворных», среди которых ими числился главный лесничий Ладзаро Альмереджи, главный ловчий Пьетро Альбани, молодые камергеры Алессандро Сантуччи, Джулио Валерани, Маттео Монтальдо. Иногда к ним наведывался и Густаво Бальди, если дворецкому удавалось пробиться сквозь плотный строй прочих. И, конечно же, предел мечтаний для красоток представляли Антонелло Фаверо, человек пишущий, алхимик и мудрец Джордано Мороне, постигший все тайны звёзд астролог Пьетро Дальбено и одарённейший поэт Энцо Витино…
Ладзаро Альмереджи сочинил на эту тему мерзейший стишок.
Синьор Витино, сумевший добиться внимания донны Черубины, был весьма доволен собой. Он всё рассчитал правильно, что значит знание жизни. Правда, была у поэта одна забота, которую ему совсем не хотелось афишировать перед новой любовницей. Дело в том, что природа, весьма щедро одарив синьора Лоренцо поэтическим талантом, поскупилась, и весьма, в другом, и мужской «ствол», что столь многокрасочно описал на герцогском приёме Песте, у стихотворца был весьма невелик. Это было причиной его вечной досады, и он опасался, что несколько разочарует синьору.