Начало этого рассказа Камилла слушала в недоумении, когда же Дианора умолкла, долго не поднимала глаз. Мысли её путались.
— Он возненавидел женщин… считал, что они погубили Джулиано.
Тем временем они подъехали к замку и натолкнулись на тело несчастного интенданта, которого на носилках выносили в придел внутреннего двора. Камилла снова побледнела. Труп был накрыт простыней, и процессия производила гнетущее впечатление, но Дианора, поморщившись и проронив, что, как не жаль старика, при дворе без него станет легче дышать, ушла к себе. Везде сновали люди д'Альвеллы. Камилла в изнеможении опустилась на скамью.
Из банного придела появился мессир ди Грандони, с мокрыми волосами, в своём обычном чёрном дублете, насупленный и хмурый. Победа отнюдь не радовала его: он мучительно стыдился, что потерял власть над собой, поддавшись глупому минутному порыву. Только что в цирюльне Чума, морщась, извинился перед Леричи. В голове помутилось, пояснил он, Бог весть, что с ним случилось. Адриано испуганно кивнул. Но Грандони бессовестно лгал. Он прекрасно понимал, что взбесило его на турнире: это было унизившее его соображение, что стоящего перед ним соперника любят, поддерживают и переживают за него, а он не удостоился и взгляда. Но разве ему был нужен взгляд? Совпадение цветов было случайностью, он вовсе не думал об этой девице! Не думал! Чего же взбесился? Ревновал? Глупости! К кому? Нет, просто его задело… Задело что? Её равнодушие? Да нет же! Просто он почувствовал себя никому не нужным — вот в чём была причина.
Погода начала портиться. Небо потемнело. Песте продолжал костерить себя. Он согрешил. Самый страшный грех, грех гордыни, грех сатаны овладел им. В суетной жажде самоутверждения он едва не убил человека. Высокомерный придурок! Кто сказал ему, что он что-то значит в этом мире? Кто дал ему право думать, что он достоин хотя бы взгляда? Он не будет вторым! Подумать только! Горделивый негодяй, надменный выродок, спесивый мерзавец, чванливое ничтожество!
Чума вздохнул, повернул к себе и тут столкнулся с Камиллой Монтеорфано. Она сидела на той же скамье, куда он две недели назад невольно выманил её пением. Грациано сжал зубы, всё тело охватила болезненная истома, но тут девица неожиданно резко поднялась и улыбнулась ему, правда, одними губами, потом обронила, что виновата перед ним. Просто от вида крови ей на минуту стало дурно. Он — очень мужественный и порядочный человек. Настоящий герой. И девица, встав на цыпочки, неловко приникла губами к его щеке, чего не сделала на турнире, после чего исчезла в пролёте коридора женского портала.
Несколько минут Чума изумлённо пялился ей вслед, ошеломлённо почёсывая левую бровь и растерянно моргая, потом вынул из внутреннего кармана дублета сиреневый платок. С неба полил дождь, но при этом мессиру Грандони показалось, что на дворе просветлело. Он улыбнулся и снова спрятал платок в карман. «Vento, tempo, donne e fortuna — prima voltano e poi tornano, come la luna…» [6] — вспомнились Чуме слова старинного неаполитанского напева и он, насвистывая его, направился к себе.
День-таки удался!
Глава 15
В которой Песте трижды задаёт вопрос, кем был отравлен Тиберио Комини, но ответа не получает. Впрочем, ничуть этим не огорчается.
Но не все в замке так считали. Прямо противоположного мнения придерживался Тристано д'Альвелла. Просчитав, кто оставался во палаццо, он вдумался в список: врач Пьетро Анджело, главный повар Инноченцо Бонелло, кравчий Беноццо Торизани, банщик Джулиано Пальтрони, граф Альдобрандо Даноли, архивариус Амедео Росси, писарь Паоло Чекко, кастелян Эмилиано Фурни, ключник Джузеппе Бранки и интендант Тиберио Комини. Дурацкая ситуация повторялась. Из десяти — пятеро были его людьми.
Перед выносом тела Тристано д'Альвелла успел осмотреть место убийства и труп. В комнате, по словам старика-слуги, ничего не изменилось. Мессир Комини недавно поскользнулся на лестнице и теперь страдал от последствий падения. Накануне сам больной приглашал Наталио Валерани, потом к нему заходил Ипполито ди Монтальдо, ненадолго заглядывал и Донато ди Сантуччи. Все это старые знакомые его господина. Потом мессир Тиберио велел ему отнести записку его банкиру, синьору Джанмарко Пасарди, человеку уважаемому, дела у них совместные. Когда слуга вернулся, у мессира Тиберио был мессир Салингера-Торелли, интересовался его здоровьем.
— Угощал его чем-нибудь?
— Нет, — старый слуга был бледен, — мессир и так-то почти ничего не ел. Задыхался он, астма ведь, и на желудок жаловался.
— Ну, это вчера. А сегодня кто приходил?
Слуга развёл руками.
— Мессир Тиберио сказал после завтрака, что до обеда я ему не нужен. Прихожу… а… он… — лакей снова побледнел.
Мессир д'Альвелла ничего больше от слуги не ждал и отпустил его. Вздохнул. Ладзаро был прав — незаметно отлучиться с турнира мог каждый. Но надлежало действовать методично. Аурелиано Портофино. Вот с кого надо было начать. С чего это инквизитор спустил покойника с лестницы?
Ответ на этот вопрос был получен в покоях мессира ди Грандони, где победитель турнира с улыбкой валялся на кровати с гитарой, мурлыкая, как сытый кот, а вышепоименованный мессир Аурелиано, жмурясь от удовольствия, с аппетитом уплетал тушёную камбалу. Не пытаясь оспорить утверждение начальника тайной службы, что именно он был причиной вдрызг разбитого колена и поломанной руки мессира Тиберио Комини, мессир Портофино объяснил, что стал невольным свидетелем домогательств покойного старого педераста к молодому смазливому писарю да поленился сволочь гадину в Трибунал. О шантаже писаря мессир Аурелиано сообщить не потрудился, сочтя это обстоятельство неважным.
Сказанное раздражило Тристано д'Альвеллу. Ещё один содомит? Этого ещё не хватало! Но едва ли смерть старика связана с его содомскими склонностями. Ведь отравлены и Верджилези, и Белончини… Тем не менее, стоило поинтересоваться и этим. Тристано д'Альвелла вызвал к себе кастеляна, потом потолковал с ключником.
Эмилиано Фурни не отрицал, что Тиберио был когда-то его любовником, но категорически возражал против допущения, что он сам как-то причастен к его смерти. Джузеппе Бранки был зол на покойника, который крутился вокруг молодого писца, но отверг даже возможность того, что он, Беппо Бранки, может иметь к этому отношение. Никакого яда он не имел и не имеет! Что, Верджилези и Белончини тоже он убил, что ли?
Педерасты, в отличие от мужчин, вели себя по-мужски, не пытаясь обвинить друг друга. Напротив, Фурни и Бранки уверили его, что когда из канала выловили труп Белончини, они были вместе внизу, в комнате кастеляна… считали простыни. Мессир д'Альвелла понимал, что, возможно, содомиты в подвале считали совсем не простыни, и даже вообще ничего не считали, но считал, что это неважно, ибо от прочей челяди знал, что они и вправду там были. Ладно, к дьяволу содомитов. Не до них.
Повар Инноченцо Бонелло и кравчий Беноццо Торизани не покидали пределов кухни, Пальтрони гонял челядь греть воду для господ, которые ожидались с турнира, и ни на минуту не оставался один. Пьетро Анджело, приехавший в замок после похорон матери только накануне и отсутствовавший во время гибели Верджилези и Белончини, тоже оказывался вне подозрений. Что до графа Альдобрандо Даноли, тот после завтрака зашёл в библиотеку и был втянут Амедео Росси в длинную дискуссию по поводу подлинности недавно обнаруженных в архиве «Нравоучительных двустиший для сына» Дионисия Катона. Более того, они не только спорили до обеда, но и имели наглость воззвать к нему, понятия не имея о произошедшем у них под носом новом убийстве! Узнав же о нём, Даноли побледнел, а старик Росси сплюнул и продолжил прения.
Выходит, Ладзаро Альмереджи был прав. Приехать ненадолго с турнира, проскочить по полупустому замку и проникнуть к Тиберио мог любой. Причём, убийца мог вообще не заходить в замок, но подняться в коридор второго этажа по боковой лестнице! Так он вообще ничем не рисковал. Но почему Тиберио, старый и хитрый лис, зная о двух отравлениях, согласился что-то выпить? Уму непостижимо.
6
Ветер, время, женщина и удача: сначала они отворачиваются, а потом возвращаются, как луна (ит.)