В нашем саду не было ни аллей, посыпанных песком, ни длинных клумб, выровненных по шнурочку и засаженных редкими цветами. Прохожие не останавливались, чтобы полюбоваться на него поверх изгороди подстриженного терновника. Но я сам трудился над ним, я устроил его по своему желанию и когда говорил о нём, то с гордостью называл его «моим садом».
Прошлым летом я собрал и посадил в нём различные цветущие растения, которые должны были скоро распуститься. На жонкилях[3] уже появились бутоны, начинавшие желтеть. У фиалок показались маленькие лиловые лепестки, а в середине сморщенных листов примулы уже виднелись бутоны. Как они будут цвести? Меня это очень интересовало.
Но был один уголок моего сада, за которым я наблюдал с чувством большим, чем простое любопытство, – можно сказать, даже с некоторым волнением.
В этой части сада я посадил земляные груши[4]; мне сказали, что они гораздо вкуснее картофеля. Не говоря ничего матушке Барберен, я посадил в моём саду эти корнеплоды. Когда они пустили ростки, я уверил её, что это цветы. В один прекрасный день, когда они созреют, я в отсутствии матушки выкопаю земляные груши и сварю их. Как я это сделаю, я сам не знал хорошенько, но в моём воображении эта подробность меня мало смущала.
Как будет изумлена матушка! Как она будет довольна! Ведь вместо надоевшей картошки у нас будет новое вкусное блюдо, и матушка не будет так грустить о продаже бедной Рыжухи. А кто изобрёл это новое блюдо? Я, Реми. Значит, и я могу принести какую-то пользу.
Понятно, что я с большим вниманием следил за ростом моих земляных груш. Ежедневно я приходил взглянуть на тот уголок, где они были посажены. От нетерпения мне казалось, что они никогда не вырастут.
Я стоял на коленях, уткнувшись носом в землю, когда услыхал, что кто-то нетерпеливо окликнул меня. Это был Барберен. Что ему нужно? Я поспешно вернулся в дом. Каково же было моё изумление, когда я увидел перед собой синьора Виталиса и его собак!
Я мгновенно понял всё. Виталис пришёл за мной, и для того чтобы матушка Барберен не могла за меня заступиться, Барберен услал её с утра в деревню.
Чувствуя, что мне нечего ждать сочувствия от Барберена, я подбежал к Виталису.
– Умоляю вас, не уводите меня! – закричал я и зарыдал.
– Слушай, малыш, – сказал он ласково, – тебе не будет плохо со мной. Я не бью и не обижаю детей, а мои воспитанники, с которыми тебе придётся жить, чрезвычайно милы и забавны. О чём тебе жалеть?
– Матушка, матушка!
– Во всяком случае, здесь ты не останешься, – заявил Барберен, грубо хватая меня за ухо. – Выбирай сам: этот человек или приют.
– Нет, я хочу только матушку!
– В конце концов, ты мне надоел! – закричал Барберен в сильнейшем гневе. – Если тебя нужно гнать отсюда палкой, то я так и сделаю.
– Мальчику тяжело расставаться с матерью, за что же его бить? У него есть сердце – и это хорошо.
– Если вы начнёте его жалеть, он заревёт ещё пуще.
– Теперь перейдём к делу.
Сказав это, Виталис выложил на стол несколько серебряных монет, которые Барберен мгновенно сунул в карман.
– Где его вещи? – спросил Виталис.
– Вот они, – ответил Барберен, показывая на голубой бумажный платок, завязанный узлом.
Виталис развязал его и посмотрел, что там находится. В узле оказались две рубашки и холщовые штаны.
– Это не то, о чём мы с вами условились. Вы должны были отдать его вещи, а я вижу здесь только лохмотья.
– Других у него нет.
– Если бы я спросил у ребёнка, он ответил бы мне, что это не так. Но я не хочу спорить. У меня нет времени, пора отправляться в путь. Пойдём, малыш. Как тебя зовут?
– Реми.
– Идём, Реми. Возьми узелок и ступай впереди Капи. Шагом марш!
Я умоляюще посмотрел на него, потом на Барберена. Оба они отвернулись, а Виталис взял меня за руку. Надо было уходить. Когда я переступил через порог нашего бедного домика, мне показалось, что я оставил в нем частицу самого себя.
Я быстро огляделся вокруг, но мои глаза, затуманенные слезами, не увидели никого, к кому бы я мог обратиться за помощью, – ни на дороге, ни в поле не было ни одного человека.
Я начал звать:
– Мама! Матушка!
Мне никто не ответил, и я горько разрыдался.
Пришлось следовать за Виталисом, который не выпускал моей руки.
– Счастливого пути! – крикнул Барберен и вернулся в дом.
Всё было кончено.
– Ну, Реми, пойдём же! – ласково потянул меня за собой синьор Виталис.
Дорога, по которой мы шли, поднималась зигзагами в гору, и на каждом повороте я мог видеть домик матушки Барберен, который постепенно становился всё меньше и меньше. Я часто бегал по этой дороге и знал, что, когда мы дойдём до верхнего поворота, я увижу домик в последний раз, а затем, как только мы пройдём несколько шагов по ровному месту, его уже больше не будет видно.