Обхватываю голову руками. Устало опускаюсь на ближайший стул. Сейчас мое поведение не вызывает подозрения. Ведь я должен быть убит горем из-за потери любимого отца. И я действительно его любил, но я не чувствую печали, а только злость и желание отомстить. Тех, кто стрелял, поймали, но они только исполнители и многого не знают. Ведь это хорошо спланированная операция, иначе она не завершилась бы для нашей семьи трагедией.
Убийцами оказались пятеро альф-мужчин, не один из этих людей не имеет индивидуального номера, двух убили на месте преступления. Вот так люди, рожая третьих и последующих детей в нашем обществе, плодят преступность. Все эти мужчины были хорошо вооружены современным оружием, которое устроено так, что при применение его практически невозможно промахнуться. Они утверждают, что действовали в личных целях, что Национальная Корпорация и мой отец, в частности, повинны в принятии закона о третьем ребенке, что из-за деятельности организации и её стремление, как можно больше заработать денег мы погубили природу и многие ресурсы Земли источились.
Бред. Как можно думать, что одна корпорация может загубить всё, это сделало всё человечество вместе, сообща. И всем известно, что наше предприятие одно из первых кто стал заниматься уменьшением выброса отходов и увеличением их переработки. Мой отец всегда заботился о природе и о сирых и убогих, даже во вред личным интересам.
После его смерти даже не представляю, кто будет этим заниматься. Моя мать никогда подобными вещами не интересовалась, меня это тем более не волнует. У отца были сторонники, заместители — вот они пусть и дальше продолжать работать в данном направлении.
Меня сейчас волнует совсем другое. И я хотел бы сказать, что это поиск настоящих убийц моего отца, но нет! Это запах омеги. Я даже сидеть спокойно не могу. Рывком поднимаюсь со стула, стискивая руки в кулаки. Несколько человек посмотрели на меня, но поймав мой взгляд тут же отвернулись. Неужели я сейчас так ужасно выгляжу? Двигаюсь к источнику запаха, чувствую, как с клыков начинает капать яд, тот которым альфа метит омегу. Язык начинает неприятно щипать, и я поспешно сглатываю слюну, что хоть как-то облегчить своё состояние.
Ноги сами меня приводят в угол, где на стуле, согнувшись, практически пополам плачет самый желанный омега. Он поднимает на меня свои красные заплаканные глаза и словно не видит, снова утыкается в платок и начинает рыдать.
Мне его даже жаль, но тут же чувствую укол ревности: отца к Кики, за то, что любил этого парня и не понятно, как любовника или как сына; и Кики к отцу за то же самое. Ещё и злюсь и на себя и на омегу за то, что как природа распорядилась. Я не хочу признавать эту истинность.
Поспешно разворачиваюсь, чувствую, как злые слёзы жгут глаза и как можно скорее отдаляюсь от этого человека.
Глава 10
Оглашение завещания назначено на сегодня на девять утра. Искренне не понимаю, что мне там делать. Об этом я узнал от Колина, он сообщил мне, что приказ Элоизы. И мне быть в малой гостиной на первом этаже ровно в девять.
Вряд ли Джозеф оставил что-то мне, скорее, меня мог кому-то передать. Ведь по сути я — вещь, хотя утверждение неверное, всё-таки я — человек, которого могут продать и купить, передать по наследству. Я — раб. Ужасно это осознавать. До чего дошло общество? Вернулось к тому, с чего начинало.
Ник обещал приехать. С ним мне будет легче. Вообще тяжело переживаю смерть мистера Уилсона, ведь он всегда хорошо ко мне относился, был добр и вежлив. Старался дать мне образование и помогал во всём. Рядом с ним я чувствовал себя обычным человеком, а не рабом, вещью, которую купили за хорошие деньги. Сейчас я не знаю, что со мной будет. Кому меня передадут. Может, меня продадут, а может, оставят и дальше при себе в качестве домашней зверюшки.
Страшно думать, что я попаду к Ричарду. Он в этом доме не живёт. Элоиза злится на меня из-за этого, считает, что это я в этом виноват. Молодой альфа, похоже, меня ненавидит, он всегда так зло смотрит, что по спине бегут мурашки. Он со мной почти не разговаривает, только рычит, как какое-то животное.
Смотрю на часы — без десяти девять, пора идти. Будет глупо, если я, живя в доме, где проходит оглашение, опоздаю. Оделся я уже давно, но решил не спешить в гостиную, скорее всего, из-за страха. Сам себе толком не могу объяснить, чего конкретно я боюсь. Быстрым шагом направляюсь в малую гостиную. Двухстворчатые двери открыты. Прохожу в комнату. Здесь уже все собрались, даже Николь. Увидев меня, он краем губ улыбнулся и качнул головой в знак приветствия. Я думал, что Ник ко мне зайдёт и мы вместе пойдём сюда, но, возможно, он сейчас на службе, ведь работает на корпорацию Уилсонов. Я подошёл ближе к нему и сел на стул рядом с другом. Он взял меня за руки и легонько сжал мою кисть в знак поддержки.
— Теперь все в сборе, можно начинать, — Элоиза поднялась с кресла; выглядела она, как всегда, прекрасно, только красные глаза выдавали правду о её состоянии. — Николь, прошу, закрой двери.
Омега легко поднялся со своего места и направился выполнять приказ. Малая гостиная скорее напоминала библиотеку с камином: по одну стену располагался большой книжный шкаф, снизу доверху набитый томами различных авторов, по другую — небольшой камин, на нём стояли фотографии семьи Уилсонов. По обе стороны большие окна, занавески на которых отодвинуты, позволяя солнечному свету проникать в комнату. Мужчина-бета, примерно сорока пяти лет, в очках и залысиной на высоком лбу, поднялся с одного из кресел, стоявших рядом с камином, и заговорил глубоким, чуть хриплым голосом:
— Что же, можно начинать.
Мужчина оказался адвокатом мистера Джозефа и оглашал его последнюю волю. Я не особо слушал, глядел в окно на сгущающиеся тучи и думал о том, что мистер Уилсон не был болен, но всё равно написал завещание — может, среди богатых и знаменитых людей так принято. Интересно, у Элоизы тоже есть подобный документ? Бросаю взгляд на женщину: красива и печальна, хмурит брови, а губы поджаты. Что им делить с мужем? Ведь всё общее. Сколько они лет были вместе? Насколько я знаю, они познакомились ещё в школе и были с Джозефом ровесниками, хотя Элоиза всегда выглядела моложе.
Перевожу взгляд обратно на сад, расположившийся за окном. На улице стало темно и хмуро, вот-вот пойдёт дождь, а ведь только что светило солнце. Где-то из глубины груди поднимается тревога. Со смерти Джозефа я больше не чувствовал себя в безопасности, но сейчас паника нарастала. Оглядываюсь на присутствующих: Элоиза вытирает глаза платком; видимо, я что-то пропустил, потому что все вокруг стали говорить, как же Джозеф любил свою жену и не было человека вернее и благороднее, чем он. Николь стоит рядом с дверью, молчит и сосредоточенно смотрит на адвоката. Сразу видно, что друг на работе, обычно он совершенно другой — весёлый и разговорчивый, хотя, может, он тоже переживает смерть своего начальника, поэтому такой хмурый.
В противоположном от меня углу стоит Ричард, я вздрагиваю, когда наши взгляды встречаются. Он, как обычно, зол и явно на меня, вот только я не знаю, чем так его оскорбил или обидел. Видимо, самим фактом своего существования. Стараюсь больше не смотреть туда, где находится Ричард, и всячески игнорировать его взгляд. Отвожу глаза, стараюсь сосредоточиться на том, что говорит и делает адвокат. Он передаёт прощальные послания, запечатанные в конверты, родным и близким Джозефа, Элоиза не выдерживает и начинает плакать. Мужчина зачитывает ещё пару прощальных строк мистера Уилсона и начинает оглашать завещание.
Оказывается, у Джозефа было имущество, принадлежавшее только ему. Наверное, в богатых семьях это повсеместно, вот у моих родителей всё, что у них есть, — общее, а тут не так.
Скучающе слушаю, кому, что мистер Уилсон передал и чем вообще владел: земли, леса, квартиры за границей он передавал разным родственникам, немаленькие суммы денег он завещал своим друзьям, а фамильные ценности, доставшиеся ему после смерти его родителей, он оставил своей жене. Даже мне Джозеф оставил небольшую сумму наличных денег, и я был очень удивлён, когда услышал своё имя.