— Начальник охраны, Томас Берч, слушает, — в трубке раздаётся грубый мужской голос.
— Добрый день, это Кики Беккер, по какой-то причине ворота не открываются и я не могу выйти.
— И не откроются.
— Почему?
— Приказ мистера Уилсона — тебя за ворота не выпускать.
<Ответить ничего не успеваю — мистер Берч вешает трубку, а я так и остаюсь стоять и слушать гудки, всматриваясь в дорогу за решёткой ворот. Надо отменить заказ на такси. Сам не понимаю, как начинаю плакать. Кладу трубку и достаю свой телефон, захожу в приложение и делаю отмену, кладу мобильный на место. Поворачиваюсь лицом к воротам, хватаюсь руками за прутья решётки и смотрю вдаль. Здесь случайные люди не гуляют. За воротами только дорога и деревья, поливаемые мелким осенним дождём.
Так я стоял, пока руки не закоченели от холода, сам весь не продрог до костей и не промок до нитки, лишь тогда я развернулся и направился обратно в особняк. С меня на пол капала вода, но мне было всё равно. В комнате скинул с себя одежду и залез в душ под тёплые струи воды. Хотелось кричать и плакать, но я молча стоял. В голове как-то в один миг стало пусто. Постояв какое-то время под душем, выхожу, надеваю халат, захожу в спальню и укладываюсь в постель, укрываюсь одеялом с ног до головы и сам не замечаю, как проваливаюсь в сон.
Стук в дверь будит меня. Только бы не Ричард! Я ведь не запер дверь! Выглядываю из-под одеяла.
— Кики, ты здесь? — в комнату заглядывает Колин, приоткрыв дверь.
— Да, — сажусь на постели, — проходи.
— Заказ доставили, — омега заносит внутрь небольшую коробку и ставит её на пол возле двери в ванную, — это мистер Уилсон приказал купить.
Я отворачиваюсь, прекрасно понимая, что заказал Ричард. Полагаю, что содержимое этой коробки должно облегчить мне подготовку к сексу с ним. На душе сразу становится мерзко и противно.
— Кики, ты сегодня что-нибудь ел? — Колин присаживается на край кровати.
Молча пожимаю плечами. Не помню, вроде нет.
— Так нельзя, — омега пытается заглянуть мне в глаза, — это всё равно ничего не изменит.
— Я понимаю, — я отвечаю спокойно, хотя мне хочется кричать о том, что я всё прекрасно понимаю, и от этого мне ещё хуже!
— Уже обед готов, давай поднимайся и иди есть, — Колин поверх одеяла кладёт ладонь на моё колено и слегка его трясёт.
В ответ я лишь качаю головой, соглашаясь с ним, и сжимаю ладонями покрывало.
— Давай-давай, — Колин встаёт на ноги. — Если не поднимешься, я сам тебя вытащу из постели и приволоку на кухню. Я не шучу. Или ты хочешь проверить?
Вид у омеги предельно серьёзный, но мне почему-то становится легче — я улыбаюсь и уже более уверенно качаю головой, откидываю одеяло и поднимаюсь. У меня тут же начинает кружиться голова — не стоило вот так резко вставать. Колин подхватывает меня под руки и помогает удержаться на ногах.
— Спасибо, — я вновь улыбаюсь омеге. — Колин, ты можешь мне кое в чём помочь? — с надеждой заглядываю парню в глаза, он чуть отстраняется.
— Чем я могу тебе помочь? — омега настороженно смотрит на меня.
— Я не могу выйти из дома, и в аптеку, соответственно, мне не попасть, — хватаюсь обеими руками за Колина, готовый умолять. — Прошу, купи мне противозачаточных, — я отпускаю омегу и кидаюсь к своей сумке, достаю кошелёк и упаковку от препарата, — вот таких, — демонстрирую коробку парню. — Деньги я дам и за таблетки, и за помощь.
— Не надо мне твоих денег, — Колин, смотревший до этого на мои ладони, в которых я держал кошелёк и коробку от лекарства, переводит взгляд на меня. — Я куплю, можешь не волноваться, и Ричард об этом не узнает.
— Спасибо, — плача, порывисто обнимаю омегу.
— Всё, хватит, — Колин мягко отстраняет меня, — одевайся и иди обедать, нечего весь день валяться в постели, да и у меня полно работы, я не могу с тобой здесь долго болтать.
Омега ушёл, оставив меня одного, но после него на душе стало легче, словно я отпустил часть переживаний и горестей. Я смог спокойно вздохнуть. После того, как Колин покинул мою комнату, день пошёл обычным чередом. Я пообедал и пошёл гулять в сад. Было холодно и моросил мелкий дождь, но чем себя занять — я совершенно не знал. Занятий сегодня у меня никаких не было, читать не хотелось, так же как и рисовать. Я бродил по ухоженным дорожкам парка среди кустов и деревьев, которые уже полностью скинули листву.
Осенью солнце садится рано. На улице уже совсем темно. И в саду зажглись фонари, словно в городском парке, освещая тропинки. Вот оно — расточительство ресурсов. Здесь кроме меня никого нет, и сейчас я уйду отсюда, а фонари так и будут гореть. На этом можно сэкономить. Вот так — третьего ребёнка нельзя рожать, а бессмысленно жечь электроэнергию можно. На душе вновь стало горько и обидно.
Дом, так же как и сад, хорошо освещён, в большинстве окон горит свет. На фоне тёмного неба он кажется прекрасным замком. Из сада на особняк открывается прекрасный вид. Поднимаю глаза на этот большой дом. Сколько я здесь живу, а в большей части этого здания побывать так и не удалось. Наверное, всегда буду себя здесь чувствовать лишним и чужим. Иду в дом. Захожу. Здесь тепло. У порога разуваюсь, беру обувь в руки и, пока меня никто не увидел, направляюсь в свою комнату. Переодеваюсь и иду бродить по дому.
Хожу по первому этажу, на второй и не думаю подниматься, там только спальни — хозяйские и гостевые. На первом же этаже располагаются: большая библиотека, несколько каминных залов, столовая, в которой я неоднократно был, и много ещё чего. Все комнаты большие, ярко освещены.
Толкаю очередную дверь — свет не такой яркий, как везде, помещение узкое и длинное, высокий потолок, а на стенах висят картины. Подхожу ближе, всматриваюсь, читаю таблички и подписи. Это портреты семьи Уилсонов. Чуть отступаю назад, оглядываю комнату полностью и не могу сдержать восхищённого возгласа — стены с потолка и почти до самого пола увешаны полотнами. Разглядываю один портрет за другим. Вот и Джозеф, он здесь ещё такой молодой — чуть дольше задерживаюсь, рассматривая черты альфы. Рядом висит портрет Элоизы и Ричарда (на него я лишь на мгновение бросаю свой взгляд). Дальше — картины с изображением ближайших родственников. Останавливаюсь напротив одного портрета — молодой мужчина, явно омега, тёмные волосы. Этот человек отличается от остальных. Голубые глаза смотрят на меня, словно заглядывают в душу, словно могут понять все мои терзания и переживания. Читаю надпись: Криспин Уилсон. Вздрагиваю, когда прямо за спиной чувствую чужое присутствие.
— Это первый омега-мужчина в нашей семье, — руки Ричарда ложатся мне на плечи.
— Звучит так, словно ты этого не одобряешь, — напрягаюсь, не зная, чего ждать от этого человека. — Может, ты именно поэтому ко мне так относишься?
— Ты думаешь, я сексист? Ничего подобного. Мне нравятся парни-омеги, — руки Ричарда скользят по моим рукам, он наклоняется и легонько касается губами оголённого участка на шее.
— Нравится использовать для удовлетворения своих потребностей, но не считать нас равными, — дёргаюсь, пытаюсь высвободиться из рук альфы.
— Равными я не считаю только людей, не имеющих своего личного номера, хоть то альфа, омега или бета. Независимо от пола.
Ричард говорит это мне в шею, щекоча дыханием, крепко держа меня за плечи руками. Сжимаю от злости кулаки. Альфа целует в шею. Отворачиваюсь, сдерживаю слёзы. Ричард покрывает поцелуями мою шею, скулы, отрывается от меня и поднимает свой взгляд, смотрит на портрет.
— Криспин был выходцем почти с самых трущоб, так что вы с ним похожи. Он был Истинным моего прадеда Джеймса Уилсона.
— Что? — выворачиваюсь в руках альфы так, чтобы смотреть ему прямо в лицо. — Этого не может быть.