Здесь тоже был короткий коридорчик, по которому Колосова вышла на небольшой перекресток, находившийся по прямой вертикали над фойе, и, свернув налево, добралась до тупика, где и находилась дверь с номером 38.
За дверью оказалась приемная, где сидела хорошо знакомая Колосовой секретарша по имени Наташа.
— Вы на пять минут раньше пришли, — заметила она, глянув на свои часики, но Кирилл Петрович сказал пропустить вас сразу, как только появитесь.
— Спасибо! — Колосова проследовала в дверь с блестящей, «под золото» табличкой «Зам. генерального директора Максимов К.П.». Дверь была двойной, звукоизолирующей, так что даже Наташа, которая наверняка довольно много знала о своем шефе, не могла бы услышать даже случайно, о чем разговаривает Кирилл Петрович со своей столичной гостьей.
В кабинете за столом, который выглядел достаточно солидно для заместителя гендиректора, находился седовласый бородач в темно-сером костюме, немного напоминавший Эрнеста Хемингуэя в зрелые годы. Несомненно, Кириллу Петровичу было уже под шестьдесят, но называть его «стариком», хотя бы и мысленно, Колосова считала преждевременным. Во-первых, несмотря на седину, Максимов в свои немалые годы явно сберег физическое здоровье и ясность ума, а во-вторых, сохранял привлекательность с точки зрения женщин — выглядел эдаким светским львом конца XX столетия. У Колосовой его образ почему-то ассоциировался с пушкинским Троекуровым, и не только по причине совпадения имен и отчеств.
ИНФОРМАЦИЯ РАЗНОЙ СВЕЖЕСТИ
— Рад видеть! — Кирилл Петрович встал из-за стола и, подойдя к Ирине с радушной улыбкой на лице, жестом пригласил ее садиться за стол для совещаний, торцом придвинутый к начальственному. — Извините за то, что изменили время встречи, но дело сильно осложнилось по не зависящим от нас причинам.
— Если б все только от нас зависело, жить было бы совсем просто, улыбнулась Колосова. — Вы в курсе того, что произошло вчера в гостинице?
— Да, — кивнул хозяин кабинета. — Но это на ускорение нашего рандеву повлияло в минимальной степени. Значительно сильнее сказались события, которые произошли вне поля вашего зрения. Думаю, что будет полезно, если вы хотя бы вкратце будете осведомлены о них.
— Вы уверены, что мне не помешает лишняя осведомленность?
— Можете быть уверены — лишнего не сообщу, — улыбнулся Максимов. — И сделаю все от меня зависящее, чтоб вы не угодили в ситуацию, сколько-нибудь похожую на ту, что случилась в июне.
— Я тоже. Давайте по делу, Кирилл Петрович.
— Начнем с того, что вы уже знаете. Как известно, в последние два года основным источником конфликтов в криминальном мире нашей области является борьба за контроль над химкомбинатом в поселке Советский. Причем речь идет не только о борьбе за прибыльное предприятие, производящее вполне .качественные и конкурентоспособные товары бытовой химии, хотя и это дает немалый денежный куш основным акционерам. Главным же «казус белли» является бывшее режимное производство. Оно, кстати, старейшее на комбинате по времени возникновения. Ведь химкомбинат начинался в 30-е годы как оборонное предприятие. Это его уже при Хрущеве расширили , и нацелили на производство гражданской продукции. Помните, как Никита Сергеевич добавил к словам Ленина: «Коммунизм — это Советская власть плюс электрификация… и плюс химизация всей страны»?
— Нет, — мотнула головой Ирина, — я при Хрущеве совсем маленькая была. А в школе мы эту цитату не проходили.
— Немного потеряли, — усмехнулся Кирилл Петрович. — Но не в этом дело. Важно, что при Никите химкомбинат расширили почти до 40 квадратных километров целый город по территории. И оборонное производство оказалось как бы внутри этого громадья, превратилось в так называемый «14-й цех». Потом, после того, как правительство подписало соглашение об отказе от производства и применения ОВ, цех остановили. Оборудование частично демонтировали и вывезли, даже, кажется, показали международным инспекторам, что цех больше ерундой не занимается.
— А на самом деле?
— В общем и целом все было по-честному. По крайней мере со стороны государства. То есть цех по производству ОВ был закрыт. Но территория с подведенными коммуникациями, забором и помещениями осталась.
— И кто-то попытался ее использовать?
— Не спешите, Ирина Михайловна. Давайте я все изложу по порядку. ЗАО, которое приватизировало комбинат, созданное прежним, еще советским руководством предприятия, по правде сказать, с трудом выживало в новых условиях. Раньше половина продукции шла в союзные республики, а еще четверть на экспорт по линии СЭВ и в дружественные страны соцориентации. Само собой, что все эти связи полопались. Те, кто захотел из СЭВ перебраться в ЕЭС, быстренько отказались от здешней продукции. Дескать, качество низкое. На самом деле это был только предлог — качество мало чем уступало западному, а вот цена была заметно ниже. Но бывшие наши союзнички на это не смотрели: хотя Европа и штатники цену с них драли повыше, ребятам, видать, очень хотелось новых хозяев покрепче лизнуть. А братья-эсэнговцы со всей своей самостийностью сели на мель. То есть получать продукцию были не против, а платить вовремя — не очень. Комбинат работал на четверть мощности, народ болтался без дела, но увольняться не торопился и зарплату по минимуму получал. На резкие сокращения тоже идти нельзя — поселок с населением в тридцать тысяч останется без работы. А это в условиях инфляции потенциальная буза. В общем, решили господа бывшие товарищи сдать часть своей территории под складские помещения коммерсантам. Прежде всего тем, конечно, кто всякими химическими товарами торгует: моторными маслами и присадками, стеклоочистителями, стиральными порошками, красителями и прочим.
— И дело дошло до бывшего 14-го цеха? — вновь не утерпела Ирина.
— Да, дошло, — кивнул Кирилл Петрович. — Но не совсем так, как ты думаешь. Территорию его долго никто не хотел брать — опасались остатков токсичных веществ, которые там якобы оставались. Пресса постаралась еще в горбачевские времена. Хотя, скажем так, 14-й цех в связи с особой токсичностью того, что там производилось, практически никаких выбросов в окружающую среду не допускал. Ибо если б допустил, то на заводе давно бы ни одной живой души не осталось, а то и во всем поселке. Во всяком случае, вреда от этого цеха было в сто раз меньше, чем от открытого сернокислотного стока, который шел от какого-то совсем мирного производства… Ну да ладно, отвлекся я. Года два 14-й цех никто в аренду не брал, но в конце концов нашлась какая-то фирмочка, которая объявила о решении создать на этой территории небольшую фабрику по производству стирального порошка. Владельцами фирмы числились некие подставные лица, которые были чуть ли не бомжами со свалки, а на деле все принадлежало некоему Георгию Калмыкову, более известному как Жора Калмык. Он был, так сказать, непосредственный организатор. Но ему принадлежала только очень скромная идея организовать на территории 14-го цеха производство левой водки из технического этилового спирта. Еще выше, так сказать, «на областном уровне» зиждилась совсем крутая фигура по кличке Дядя Вова…
— Об этом я наслышана, царствие ему небесное, — усмехнулась Колосова. «Теневой губернатор», «смотрящий по области»… Большой человек был!
— Да, я бы сказал — выдающийся. Криминальный талант!
Именно он догадался фасовать героин в пакеты со стиральным порошком. 200 граммов наркотика запаивались в полиэтилен, остальное пространство засыпалось моющим средством, на пакет наносилась ручкой или карандашиком какая-нибудь малозаметная метка в условленном месте. Потом пакеты загружались в большую упаковку, примерно из расчета один с наркотиком на пять обычных — и отправлялись по назначению. Никакие собаки, натасканные на героин, ничего не могли унюхать — запах порошка все глушил начисто.