- Менты это подметили?
- Подметили, но, по-моему, особо мучиться на эту тему не собираются. Вообще, им очень хотелось с этим делом покончить, так, чтоб выдать все за самоубийство...
- А разве это не было самоубийством? - с плохо скрываемым волнением спросила Ирина.
- То ли было, то ли нет... - хмыкнул Муравьев. - С одной стороны - не подкопаешься: номер заперт изнутри, санузел тоже. Окно тоже заперто на шпингалеты - и обе рамы, и даже , обе форточки. То есть получается, что товарищ Гнатюк помер в гордом одиночестве.
- Но ты все-таки сомневаешься? - Колосова посмотрела Ивану в глаза.
- Я? - произнес он. - Я не сомневаюсь. Я просто уверен, что его замочили.
- И кто же? Бесплотный дух, который под двери просочился?
- Нет, вполне обычные люди. Скорее всего двое или трое мужиков... или одна баба.
- С чего ты взял?
- Прежде всего с того, что этот самый Петро Тарасович уж очень нехилый мужик. Килограммов девяносто в живом весе был. Чтоб такого скрутить, надо минимум два жлоба. Впрочем, возможно, если он пьяный был, то и одной бабой обошлись. Опоила чем-нибудь, зазвала ванну принять совместно - и бритвой по горлу. Но пузыря, вообще-то, ни пустого, ни початого, в номере не нашли. Конечно, если не совсем дура, могла и унести куда-нибудь отсюда. Ну, менты экспертизу, наверно, все-таки сделают и выяснят, пил он что-нибудь или нет.
- Но мне так и непонятно, почему двери были закрыты?
- Идем, покажу! - улыбнулся Иван. Они подошли к санузлу, Муравьев открыл дверь и посмотрел на задвижку.
- Точно такая же! - с удовлетворением констатировал он. - И так же свободно ходит.
Иван Сергеевич вынул из кармана кусок стальной проволоки с петелькой на конце, надел петельку на рукоятку задвижки, притворил дверь, немного прижав ее к филенкам, а затем сильно потянул за конец проволоки. Щелк! - задвижка закрылась.
- Ну, а после этого можно выдернуть проволоку - и полное ощущение, будто дверь за собой покойник закрывал... - с грустной улыбкой произнес экс-старшина. - Но я этого делать не буду, потому что тебе, наверно, еще понадобится сюда заходить.
Муравьев вновь прижал дверь и на сей раз немного толкнул проволоку вперед. Щелк! - задвижка отошла назад, и дверь открылась.
- Но ведь еще и дверь номера была изнутри закрыта!- напомнила Ирина. Притом на ключ. А его такой проволочкой не повернешь...
- В принципе если в ушко ключа аккуратно всунуть карандаш, а за нижний конец карандаша все ту же проволочку привязать, то можно! - возразил Иван. Конечно, при этом карандаш внутри номера остается, но можно и с этим делом справиться, если на пол под дверью газетку подстелить и осторожненько сронить на нее карандаш. Потом вытянешь газетку с карандашом и иди гуляй... Но, конечно, это слишком приметно. В коридоре люди ходят, могли бы запомнить, что кто-то у двери возился. Здесь все сделали проще...
- Интересно, как? - Ирина уже почти готова была поверить в то, о чем с ленцой в голосе рассказывал Муравьев.
- Вот смотри, напротив двери санузла - стенной шкаф-гардероб. В соседнем номере, 613-м, точно такой же...
- И у них общая ниша?! - догадалась Колосова.
- Так точно. Шкафы отделены друг от друга переборкой из фанерованной ДСП. Но переборка эта состоит из трех плит. Самая большая вот тут, - Иван показал на среднюю секций шкафа, где на плечике висела Иринина куртка - Но ее, наверно, тяжело снимать было. Самая маленькая плита - наверху, куда головные уборы кладут. Там узковато, даже мальчишка не пролезет. А вот внизу, где обувь, самое оно. Здесь, у тебя, она крепко приколочена, а там, в 511-м, только надави - и ляжет... Это я, правда, чуть попозже выяснил. Вот эти реечки треугольного сечения, типа плинтуса, у тебя и в 613-м зажимают ДСП с двух сторон. А в 513-м они с той стороны отодраны. Стало быть, надо искать того товарища, который в 513-м проживал.
- Да-а... - протянула Ирина. - А оперы этого не заметили?
- Я думаю, постараются не заметить, Ира.
Колосова на несколько минут задумалась, а потом сказала:
- Допустим, ты мне доказал, что некто мог оставить обе двери закрытыми, а сам вылез через шкаф и потом спокойно ушел через 513-й номер. Но это еще не доказывает, что этого самого Гнатюка зарезали.
- Понимаешь, Ира, - покачал головой Муравьев, - если б я самого главного не разглядел, то не стал бы вычислять, как можно было уйти, оставив двери закрытыми изнутри.
- Ну, и что ж ты разглядел?
- Во-первых, то подозрительно, что этот блатняга себе горло располосовал. Обычно вены на руках режут, а у него сонная артерия перерезана. Во-вторых, в ванне, рядом с трупом, лежала открытая клинковая бритва. Вроде бы все понятно, зарезался и уронил в воду. Но на полочке под зеркалом или над умывальником как хошь считай! - стоял стаканчик с безопасной бритвой. "Жиллет-плюс", по-моему. Очень редко бывает, чтоб мужик и той, и другой брился. Ну, и самое главное рана идет не под тем углом...
- Как это?
- Нехорошо, говорят, на себе показывать, но все же покажу, так и быть, Иван взял в правую руку Иринину расческу, лежавшую на столе, и приложил к горлу с левой стороны. - Представь себе, что это бритва, и я сижу в ванне, вытянув ноги. Короче, собираюсь зарезаться. Видишь? Чтоб быстро и сильно самому себя резануть, надо вести бритву сверху вниз и наискось, слева направо. То есть левый конец раны должен быть намного выше правого. А на самом деле почему-то правый край выше. Так могло получиться, ежели его сзади за под бородок захватили, а потом сзади по горлу дернули. Уловила?
- Да, кажется... - вздохнула Колосова.
- И еще одно, - добавил Муравьев. - Там, в санузле, пол очень чистый. Хотя, по идее, Гнатюк этот самый лежал, опираясь спиной на ванну, а головой на стену. На краю ванны кровь есть, а на полу - ни капельки. А бортик ванны скругленный, покатый, так что если на него кровь лилась, то должна была и на пол накапать. Неужели, блин, этот мужик с перерезанным горлом был такой аккуратный, что за минуту до смерти взял тряпочку и протер пол? Да еще и тряпочку после этого в туалет спустил...