Зато в числе лиц, приближенных к Власте, появился князь Серж Мещерский, которого ей рекомендовал Куракин.
Официально, по соглашению между князем Валерием и Властой, его миссия состояла в том, чтоб ублажать стареющую миллионершу, сопровождать ее на различные элитные тусовки, а также охранять имущество от посягательств. Конечно, Власта прекрасно знала, что берет в дом соглядатая от "Принс адорабль", который к тому же ставит перед собой все ту же цель: заполучить наследство, правда, не для себя лично, а для Куракина. Первоначально предполагалось, что ежели Мещерскому удастся убедить хитрую бабку составить завещание в пользу душки-Сержа, то ему отстегнут десять процентов за услуги, а остальные девяносто отойдут к "Принс адорабль". Поскольку Мещерский был кобель могучий и небрезгливый, то Куракин считал, будто дело в шляпе.
Но старая пройдоха прекрасно понимала, что ежели она поддастся эмоциям, то проживет гораздо меньше, чем ей отпущено богом. Она подарила Мещерскому пару автомобилей, скромный особнячок на Лазурном берегу, но насчет завещания в его пользу и не заикалась. Более того, стерва вычислила, что договор между "князьями" носит неравноправный характер. А потому стала усердно вбивать клинья между Куракиным и Мещерским.
С одной стороны, она начала исподволь внушать Мещерскому, что он сущий лох, который может иметь все, но наверняка вынужден будет поделиться с Куракиным. При этом она, словно бы издеваясь, говорила, будто князю Валерию вполне хватило бы и 10 процентов комиссионых. Мещерский, естественно, не стал рассказывать, что предполагается дележ по обратной пропорции, но крепко призадумался.
С другой стороны, ведьма в приватной беседе сообщила Куракину, что ей бы хотелось оставить завещание на двоих, то есть разделить наследство "фифти-фифти" между "возлюбленным" и "старым другом", а также полушутя, погрозив костлявым пальчиком, попросила не отбирать у "милого мальчика" ни сантимчика из его законной доли. "Иначе, мон принс, - игриво пообещала Власта полиция может кое-что узнать..."
Вот так этой стерве удалось стравить между собой Куракина и Мещерского. Куракин подумал, будто Мещерский накопил на него компромат, и стал искать, кто и что именно продал Сержу. А Мещерский, узнав от верных людей, что Валерий Васильевич под него копает, подумал, будто тому и десяти процентов жалко стало.
Серж, вообще-то, к тому времени уже много чего знал о деятельности "Принс адорабль" и понял, что его жизнь повисла на волоске, хотя никакого компромата на Куракина отродясь не собирал. Он уже приготовился рвануть когти, но тут произошло нечто неожиданное: Куракина обнаружили с перерезанным горлом на небольшой вилле, принадлежавшей чете молодых эмигрантов из России, Пьеру и Вере Князефф. Сами молодые, вместе с грудным ребенком, служанкой Любой и некой мадемуазель Элен Шевалье, сотрудницей "Принс адорабль", бесследно исчезли. Спустя какое-то время похожих людей видели где-то на Гваделупе, но дальнейшие розыски ничего не дали.
Мещерский мог мамой поклясться, что не заказывал Куракина, но кто бы в это поверил? На его счастье, в руководстве фирмы пошли разборки по поводу того, кто будет по жизни "верхним", и Мещерский благополучно улетел из Парижа в Киев, на вильную, самостийную и незалежную Украину. У него там имелись старые друганы. А Власта, которую разборки в "Принс адорабль" никоим боком не колыхали, осталась во Франции.
То ли от скуки, то ли от приближающегося маразма Власта вспомнила о том, что ей говорил покойный Куракин, - о ее сходстве с великим князем Дмитрием Павловичем. И ею овладела идея-фикс: сделать себя великой княжной.
До настоящего маразма Власте, конечно, было далеко. Голова у нее варила неплохо, и задумывать авантюры она отнюдь не разучилась.
К делу превращения в принцессу она подошла глубоко и вдумчиво, можно даже сказать, на научной основе. Сначала она изучила все, что было возможно прочитать об этой персоне, полазила по Интернету, благо не отставала от жизни и прекрасно владела компьютером. Именно из мировой сети она выудила фотографии Дмитрия Павловича и по одной из них, переснятой из "Нивы", заказала художнику-копиисту парадный портрет маслом. На формат не поскупилась - портрет получился примерно 2х1 метр.
Потом Власта через своих прихлебателей распространила слух, будто она доводится Дмитрию Павловичу родной дочерью, которая не афиширует своего высокородного происхождения. Слухи стали циркулировать среди потомков аристократии, и количество визитов к Власте разных титулованных особ заметно возросло. Конечно, все они замечали портрет Дмитрия Павловича, висевший у Власты в гостиной, и задавали осторожный вопрос, почему Власта выделяет великого князя из прочей когорты Романовых. На это старая кокетка отвечала загадочно: "О, господа, у меня к нему особое отношение!" А когда некоторые замечали, что у нее есть заметное сходство с портретом - оно и вправду просматривалось, за это художнику-халтурщику заплатили лишних 5000 франков! Власта скромненько улыбалась: "Вам виднее, месье..." Наконец, когда какой-то потомок графов Шереметевых решился спросить, не состоит ли мадам Власта в каком-либо родстве с Дмитрием Романовым, она ответила весьма неопределенно: "Пока этот вопрос для меня неясен..."
Наверно, если бы Власта прямо в лоб объявила: "Я дочка великого князя и прошу обращаться ко мне ваше высочество!", хрен бы ей кто поверил. Но бывалая аферистка прекрасно знала психологию публики, с которой имеет дело. Потому что, ежели кто орет во всю глотку: "Я - царевна!", то ясное дело - самозванка. А вот ежели скромничает и не признается - значит, беспременно настоящая великая княжна!
Очень скоро отдельные граждане стали в конфиденциальном порядке, лаская старушечье тщеславие, именовать ее "принсесс", а некоторые даже "гран дюшесе", ибо по-французски "принцесса" - это всего лишь "княгиня" или "княжна", а "великая княгиня" приравнена к "великой герцогине".