— Как вы себя чувствуете? По поводу ситуации с Лилей Хоц?
— Прекрасно.
— Серьезно? На вашем месте я чувствовал бы другое. Вас чуть не отправили на тот свет две бабы. Это небрежность. В таких вещах ты либо делаешь их как следует, либо не делаешь вовсе.
— У меня был слабый боезапас.
— Я дал вам тридцать патронов. Надо было стрелять одиночными. Все эти тройные очереди — все это от злости. Вы позволили эмоциям взять верх. А я вас предупреждал.
Он еще секунду смотрел на меня. Без всякого выражения на лице. А затем вышел в коридор, и больше я его никогда не видел.
Два часа спустя вернулась Тереза Ли. В руках у нее была сумка из магазина. Ли объяснила, что больнице нужно койко-место и Управление полиции Нью-Йорка решило переместить меня в отель. Она купила одежду. Ботинки, носки, джинсы, рубашку, трусы — все точь-в-точь того же размера, что и мои предыдущие вещи, которые сгорели в печке отделения скорой помощи.
— Спасибо, — поблагодарил я.
Ли рассказала, что остальные заняты математикой. В основном спорят о том, каким маршрутом могла ехать Сьюзан от автострады до туннеля Холланд.
— Знаешь, — сказала она. — Они все равно не найдут эту фотографию.
— Ты так считаешь?
— Нет, флешку-то они найдут, в этом я не сомневаюсь. Но они сто процентов скажут, что она нечитаемая, что по ней проехал какой-нибудь грузовик, что она поломана или что на ней просто нет ничего такого.
Я не ответил.
— Что ты думаешь обо всей этой истории? — спросила она.
— В общем-то я жалею, что подошел к ней тогда, в поезде. Что не дал ей еще пару остановок.
— Я была не права. Она все равно не смогла бы этого вынести.
— Отнюдь, — возразил я. — Попробуй представить Сьюзан перед тем, как она выехала в Нью-Йорк. Жизнь превратилась в сплошной кошмар. Но она не хочет верить, что все настолько плохо. А вдруг это пустая угроза? Что, если Хоцы блефуют? Она одета в то же, в чем была на работе. Черные брюки, белая блузка. Она едет, не зная, что ее ждет. Она самодостаточная женщина, она живет в Виргинии, и она много лет работает бок о бок с военными. Поэтому она берет с собой револьвер. Возможно, он так и завернут в чистый носок, как она хранила его в комоде. Она кладет револьвер в сумку. Едет из дома. И попадает в пробку. Она звонит. Или Хоцы звонят ей первыми. Они не хотят ничего слышать. Они фанатики, и они не американцы. Они не понимают. Они думают, что пробки — это отговорка из серии «мою тетрадку сжевал наш пес».
— И ровно в полночь приходит сообщение.
— Да. И Сьюзан меняется на глазах. Время у нее есть. Она в пробке. Она не может обратиться в полицию. Ей приходится сидеть в машине и думать, как поступить. И она решается. Она отомстит за своего сына. У нее есть план. Она разворачивает носок и достает револьвер. Видит черный пуховик, брошенный на заднем сиденье. Ей нужна темная одежда. Она надевает его. И в конце концов добирается до Нью-Йорка.
— А как же израильский список? Тот, из одиннадцати пунктов?
— Возможно, желание убить кого-то другого порождает те же самые чувства, что и решимость убить себя. Именно это она и делала. Она взбиралась на плато. Но вершина была еще довольно далеко. Я потревожил ее слишком рано. И она сорвалась. Она выбрала второй из двух возможных вариантов. Кто знает, может, к «59-й улице» она была бы готова к схватке.
— У нее было всего шесть патронов. А их было двадцать два.
Я кивнул:
— Она бы погибла, да. Но она бы выполнила свой долг.
Днем позже Тереза Ли навестила меня в отеле. Она рассказала, что Сэнсом и его люди определили зону поиска примерно в милю длиной и дорожная полиция Джерси блокировала дорогу. После трех часов поисков они нашли сотовый Сьюзан. В четырех футах от него лежала флешка.
Она оказалась раздавленной. Видимо, ее переехал грузовик. Прочесть ее было уже нельзя.
Назавтра я покинул Нью-Йорк. Я двинулся на юг. Часть следующих двух недель я не переставая думал о том, что могло быть на том снимке. В голову лезли самые разные предположения, в том числе о пренебрежении законами шариата.
Но когда прошел месяц, я забыл обо всем. Рана зажила. Шрам был тонким и белым. Швы — маленькими и аккуратными. Низ моего туловища можно было использовать как иллюстрацию в учебнике медицины: вот здесь так, как должно быть, а вон там — как делать не надо. Но я никогда не забуду, как старые, грубые стежки спасли мне жизнь. Не зря говорят: как аукнется, так и откликнется.