Роза. Смущенная, немного неуклюжая в свитере крупной вязки и теплых штанах.
- Спасибо, - я кланяюсь и вынимаю из ее уха монетку. И Роза смеется, будто это не глупый фокус, а что-то настоящее.
Чудо.
* * *
Роза была очень тихой и застенчивой. Меня тоже компанейским не назовешь, иногда я совершенно похож на клоуна в депрессии из книги Бёлля. Даже мою бывшую зовут Марией – забавное совпадение, которое меня всегда веселило. И вот иногда такая тоска находит – хочется сидеть и Бёлля читать до рассвета или совсем упиться, чтобы не думать, какое я ничтожество, не способное на мало-мальски стоящий номер…
По утрам я репетировал в своей комнатушке, и если у Розы выдавалась минутка – она всегда приходила посмотреть. Сначала я постоянно путал последовательность трюков, когда она садилась на край стула, сложив руки на коленях, так спокойно, как греческая статуя. А потом я привык. И у меня стало выходить даже ловчее, чем раньше.
Розе нравился Пират, которому она таскала с кухни морковку и капусту. За это Пират пару раз чуть не оттяпал ей палец – такие они, белые кролики. А потом – ничего, давал ей себя чесать за ухом.
Роза была неизменно добра со мной, так добра, что во мне что-то таяло, согретое ее теплыми руками и взглядами без слов. Мне нравилось рассказывать ей о больших городах и чужих странах, когда она приносила горячий глинтвейн, а я вспоминал поезда, паромы, попутки, самолеты и автобусы, мили и мили дорог, и лица – множество лиц!
Роза своим молчанием и умением слушать так, как будто я говорю важные вещи, делала мои одинокие дни ярче.
* * *
Тридцать первого декабря вечером в маленьком полуподвальном ресторанчике тесно от праздничной толпы.
Поздравления, музыка, серебряный шар под потолком, от которого разбегаются по стенам юркие «зайчики». Танцы, шампанское, речи, тосты. Пират напуган и трюки делает неохотно, карты валятся из рук. Снова неудача! Хорошо, что добрые горожане уже порядком пьяны…
Мне тошно.
Те же лица, те же смешки, демонстративное поддергивание рукавов – мол, ты слишком глуп, куда тебе!
И вдруг… Я замечаю у барной стойки одинокую фигурку в том же мешковатом свитере с широким воротом. Роза. Ее волосы стрижены коротко, широкоскулое лицо совсем без косметики, и красавицей ее назвать трудно. Но она чувствует мой взгляд и ободряюще улыбается.
- Прошу вас, мадам, - я улыбаюсь ей в ответ. – Подойдите.
Она осторожно подходит – такая неправильная и лишняя среди нарядной толпы. Я беру ее за руку – она смущается, отводит взгляд. У нее шершавые грубые ладони.
- Вы верите в магию, мадам? – спрашиваю, а потом, полушепотом: - Веришь мне?
Она кивает.
Я вынимаю длинную ленту из рукава, повязываю полоску алого шелка ей на голову. Шепчу:
- Закрой глаза. И сделай шаг.
Она доверчиво шагает за занавеску.
Алый шелк брызжет во все стороны, закручивается вокруг ее немного угловатой, но стройной фигурки. Роза ахает удивленно, приседает, ее глаза становятся огромными, а щеки розовеют. Алый платок переливается в ее руках, как обещание близких перемен.
Мне так хочется ее поцеловать!
А потом – огонь, фейерверк! И карты летают под потолком, из цилиндра – фонтан цветов и лент, и предметы пропадают и появляются в неожиданных местах, и руки как будто сами знают, что делать. И - свет, гром, тишина.
И взгляды. Удивленные. Радостные. Счастливые?..
Получилось! У меня все вышло, не так глупо, как раньше, и все хлопают, и в их глазах искрами бенгальских огней скачет детское восхищение.
И что-то огромное и горячее растет в груди. И я улыбаюсь.
Сегодня, в эту ночь, я – настоящий волшебник.
А утром, когда рассветет, мы вместе с Розой пойдем по безлюдным улочкам, мимо гирлянд, мотающихся на ветру, мимо церкви и ратуши, мимо пустых лотков рынка, и воздух будет пахнуть серой, хвоей и морозом. Мы поднимемся к старому рыцарскому замку, седеющему на холме, и увидим, как на востоке сквозь белую метель светит алый краешек солнца.
Конец