Возможно, это мой ответ. Если я смогу найти убийцу перед предназначенной судьбой смертью Хариссы, я могу изменить судьбу и остановить всё. Измените всё.
Совершенно напуганная, я засунула нож под кровать. Мне приходит в голову, что если я смогла так легко проникнуть в наш дом в середине дня — как тяжело было бы незаметно войти и убийце?
Или для Сиерры выскользнуть посреди ночи. Прошлой ночью.
Но они сказали, что убийца был мужчиной.
Всё в моей жизни вывернуто наизнанку.
Я вытаскиваю ноутбук и просматриваю новости о последнем убийстве. Нож, как и сказала Сиерра. И они назвали его имя: Натан Хокинс.
Мое сердце сжимается. Я тоже его знаю. Мы были на усложненных физических опытах в восьмом классе. В нашей школе около семисот детей; после четырёх убийств и четырех дополнительных потенциальных жертв в моих видениях, вы бы подумали, что по крайней мере один из них был бы для меня незнакомцем.
Но самая тревожная часть — заявление офицера ФБР несколько абзацев:
«В этом убийстве есть что-то другое. Убийца, похоже, колебался; есть несколько мелких, нефатальных порезов, как будто он не был уверен забрать ли жизнь этого мальчика.»
И худшая часть — часть, которая раздражает прямо до моих костей:
«Есть шанс, что возможно нужно искать убийцу подражателя.»
Я вздрагиваю, судорога разрушает всё моё тело, когда я закрываю ноутбук, не в силах прочитать еще хоть слово. Возможно ли, что я убила этого парня? Вот почему я не помню прошлую ночь? Почему я проснулась с видениями крови на мне? И почему я была на улице после видения с Хариссой? Делать вещи, которые не помню в последствии, ужасно, учитывая текущие обстоятельства. Может ли другой Оракул заставить меня убить кого-то? Без осознания этого?
На мой взгляд, мельчайшая искра надежды. Если бы Оракул мог сделать это со мной, возможно, я могла бы сделать это с убийцей. Заставить его сдаться.
Если толлько я не убийца. Единственный убийца.
Нет. Даже если я участвую, это не могу быть только я. Я была с Линденом, когда был убит Эдди Франклин.
Вероятно. Знания могут быть ошибочными.
— Шарлотта?
Я почти визжу от внезапного звука, раздавшегося, когда мама постучала в дверь.
— Я могу войти?
— Конечно, — говорю я, желая, чтобы мой сердечный ритм замедлился. Это просто мама. Я смотрю вверх, и в моем горле застрял безмолвный крик. Её голова почти на плечах, её глаза невидят, кровь из её перерезанной гортани льётся на грудь и капает с кресла.
— Шарлотта, все хорошо?
Я моргаю. Кровь пропала. Она стала нормальной — целой и здоровой — её глаза сосредоточены на мне.
— Ты напугала меня, вот и всё, — говорю я, но я не могу скрыть дрожь в голосе. Интересно, видит ли она, что всё мое тело дрожит.
Когда она изучает меня, её рука опирается о дверную ручку.
— Шарлотта, нам нужно уехать из города? Может быть, нам стоит поехать к твоей двоюродной сестре Дженнифер, пока школа не начнётся. Всё это действительно начинает влиять на тебя, я тебя не обвиняю, — добавляет она жестикулируя, словно успокаивает маленького ребенка. — Это тоже влияет на меня.
Я размышляю об этом молча. Если я уеду, я не смогу уловить убийцу. Но если я останусь, я могу быть убийцей. Я пытаюсь убежать от своей судьбы? Изменить то, что нельзя изменить? Насколько я знаю, мы уедем завтра, доедем до парка Хендерсона, машина сломается, и вот как я наткнусь на Хариссу.
Сиерра однажды сказала мне, что будущее похоже на упрямого старика — он получит то, что хочет, даже если ему нужно отправиться в ад и вернуться, чтобы это произошло. Посмотрите на убийства. Да, мы спасли Джесса и Николь, и мы могли бы утверждать, что мы тоже спасли Клару, но Эдди и Натан? Я даже не видела их. Были бы они мертвы, если я позволила бы убийце получить Джесса и Николь? Может быть, я просто заменяю смерть одного человека на другого?
Впервые я понимаю, что я ничего не могу изменить. На самом деле, нет. Я работала над идеей о том, что будущее изменчиво, но, возможно, некоторые вещи высечены в камне. Может быть, если я должна протянуть это лезвие через горло Хариссы, так или иначе, я должна это сделать. Каким бы невозможным это ни казалось.
— Я не знаю, — наконец говорю я, не в силах принять решение.
Мама на несколько секунд сжимает губы, потом кивает.
— Я позвоню Уиллу и Сандре и узнаю, каковы их планы на следующей неделе, и мы уедем отсюда.
Я слабо киваю, чувствуя себя нытиком из-за того, что сдаюсь. Когда я закрываю за собой дверь, я почти убеждаю себя, что поступаю правильно, вдруг знакомое покалывание начинается в моих висках, и меня настигает другое видение.
Глава 27
Ужин — мучительная вещь. Мама пытается улыбнуться и рассказать о поездке, в которую мы отправляемся завтра, как будто это обычный отпуск, а не отчаянная попытка защитить дочь от кошмара, в который превратилась жизнь в маленьком городе. Я вижу в её глазах, что она хочет уехать прямо сейчас, но бегство в новогоднюю ночь кажется довольно экстремальным.
Плюс, я не могу уехать. Ещё нет.
Потому что, если я это сделаю, Мишель умрёт.
И хотя она бросила меня в прошлом году, мы были друзьями в течение долгого времени. Если бы это был кто-то другой, я бы подумало, не лучше ли уехать, а не ухудшать ситуацию.
Но не она.
Я почти уверена, что это будет сегодня. В видении, которое у меня было, когда мама покинула мою комнату, Мишель смотрит на ослепительный фейерверк в небе. Это не городские фейерверки, они отменены. Но многие люди по всему городу по-прежнему будут праздновать по той же причине, что родители Линдена решили провести Рождественскую вечеринку: показать убийце, что мы не боимся.
Хотя мы боимся.
Я не сказала Смиту. Я не пыталась войти в своё видение и изменить ситуацию. Если есть другой Оракул, мне придётся делать всё по старинке. Это рискованный путь, но еще это человеческий путь.
Весь день я провела в уединении. Я даже не писала Линдену, хотя мне нужно было сказать ему, что мы уезжаем из города. Предполагая, что мы всё ещё сделаем это после событий сегодняшнего вечера. В одиннадцать часов я рассказываю маме, что решила пойти спать в Новый год и удаляюсь в свою спальню. Я запираю дверь и достаю из-под кровати пальто, шапку и шарф, которые спрятала там раньше. Я колеблюсь, а затем хватаю кулон. Сегодня камень сияет яркой кровью, и я стараюсь не воспринимать это как предзнаменование. Я не знаю, чего хочу от ожерелья, но это заставляет меня чувствовать себя каким-то образом сильнее.
И я беру нож. От этого я не чувствую себя сильнее, но мне он может понадобиться. Это просто правда.
Я не выключаю свет в спальне. Мама знает, что я странная, и сплю с ним. В идеале она не будет пытаться меня проверять, но, если она это сделает, мне придётся надеяться, что она решит, что мне просто нужно уединение.
Если нет…Мне придётся обдумать это позже. Я не могу думать об этом прямо сейчас. Я шнурую свои самые теплые ботинки, и, одевшись, я выдвигаю окно и сползаю через него. Оказывается, это намного сложнее, чем это показывают в фильмах. Особенно в пальто. Но в конце концов я справляюсь.
И сразу падаю в снег.
Бормоча проклятия под нос, я отряхиваюсь и осторожно поворачиваюсь, чтобы закрыть окно, убедившись, что оно откроется снаружи.
Уклоняясь от холодного ветра, я направилась к соседям, примерно в полумиле от нашего дома. Я точно не знаю, в какое время пройдёт Мишель, и, возможно, я уже пропустила её. Я стояла, сжавшись под фонарным столбом и уткнувшись лицом в шарф, почти час, прежде чем увидела её. Я не знаю, почему она так разодета, но приблизившись я вижу, что она является воплощением американской девушки в зелёном шерстяном пальто с пышными кудрями. Я начинаю идти с ней нога в ногу, когда она проходит мимо. Я не знаю, что сказать.
— Что ты делаешь? — наконец решила сказать я.