— Что происходит? — спросила она, ее взгляд мечется между мной и мамой, словно не замечая работающий на полной громкости телевизор. Похоже на то, что она не замечает много вещей, хотя в тоже время знает слишком много о других. Наверное потому, что она всегда на страже для видений.
Я думаю, что я когда-нибудь тоже буду такой.
— Девочка-подросток была убита в старшей школе прошлой ночью, — шепчет мама, все ещё глядя в ужасе на телевизор. — Перерезано горло.
Сиерра смотрит в мою сторону с вопросом в глазах. Я чувствую себя так, будто мне снова шесть. Я не знаю как она узнала тогда, но она узнала.
И она знает сейчас.
Выражение ее лица вызывает такое же ужасное чувство вины, хотя в этот раз я ничего не сделала. От этого я чувствую себя ещё более виноватой.
Сиерра с заметной осторожностью наполняет свою чашку кофе. Она выходит из кухни, но прежде чем исчезнуть за дверью, кивает головой, приглашая меня присоединиться к ней.
Я остаюсь. У меня есть ещё пять ложек хлопьев на дне тарелки, и я медленно подношу их ко рту. Но я не могу отложить это надолго, потому скоро нужно ехать в школу.
Сиерра уже ждёт меня за дверью своей спальни.
— Вот почему ты вчера задавала вопросы, не так ли?
Не было никакого смысла отрицать это.
— Ты не сказала мне, что на самом деле видела это. Я предположила, что ты боролась, — хотя ее голос мягкий, я догадываюсь, что она злится. Злится, что я ей не доверяю? Возможно.
— Я боролась! — к моему ужасу, слезы стали подкатывать к глазам. Я не ожидала, что это случится так скоро. Я не была готова. — Я действительно боролась, — продолжаю я, теперь умоляя. — Это отличалось от всего, что я когда-либо испытывала. Я не могла остановить это.
Она смотрит на меня некоторое время, но затем ее взгляд становится теплее, и она говорит:
— Жаль, что ты не рассказала мне
— Почему? — спрашиваю я. Не со злостью, а скорее беспомощно. — Ты могла что-то сделать? — Ее челюсть напрягается, но я продолжаю. — Что было бы, если бы я рассказала тебе?
Сиерра смотрит в сторону кухни, откуда до сих пор слышны новости об убийстве. Она подступает ближе и кладёт руку мне на плечо.
— Шарлотта, жизнь Оракула очень одинока, нам повезло, что мы есть друг у друга. Пожалуйста, не отталкивай меня, потому что я возлагаю большие надежды на тебя. Я не думаю, что ты провалилась, такие вещи случаются. Но это значит, что настало время быть бдительнее.
Ее пристальный взгляд заставляет меня жутко нервничать, я достаю телефон и включаю время на основном экране.
— Мне нужно идти.
Одевшись, я захожу на кухню и забираю ключи из корзины рядом с задней дверью. Удивительно, но тихий звон отвлекает маму от сцены на экране.
— Куда ты идёшь? — спрашивает она довольно раздражённым тоном.
Я запутавшись смотрю на неё.
— В школу?
Ее волосы кажутся дикими вокруг лица, когда она качает головой.
— Ты не можешь пойти сегодня в школу.
— Почему нет? — слова срываются с моего языка прежде, чем я понимаю насколько они глупы. Конечно мама беспокоится о моей безопасности; девочку-подростка, которая училась в моем классе убили на территории школы.
Она не знает, что я в полной безопасности.
Это своего рода секрет среди Оракулов, мы все знаем когда мы умрем. Или как я не знаем, потому что это очень далеко в будущем. Чем более личное предсказание, тем труднее бороться. И нет ничего более личного, чем собственная смерть. Мне удалось выяснить это у Сиерры, когда я спросила ее почему она не пыталась предотвратить свою смерть в нашем общем видении, когда мне было шесть лет. Но потом она замолчала и больше ничего не сказала.
У меня никогда не было предсказаний о себе. Я уверена, что мое смерть будет в далёком-далёком будущем. Моем одиноком, чудаковатом будущем.
И это означает, что я в безопасности сегодня. Но мама этого не знает.
— Я знаю, что это ужасно, — говорю я, — но у меня тест по тригонометрии сегодня. Я должна идти.
Мама награждает меня сухим взглядом.
— У меня есть предчувствие, что тест отложат.
Такое ощущение, что она умеет управлять телевидением, и тишину между нами нарушает голос, объявляющий:
— В связи с тем, что старшая школа Уильяма Телля — это место преступления, которое ещё не было освобождено полицией, занятия были отменены. Директор Физерстоун надеется открыть кампус уже в понедельник, но до этого времени, пожалуйста держите ваших детей дома, где они будут в безопасности.
Отменили или нет, быстрая съёмка камерой показывает, что подростки Колдуотер, штат Оклахома, конечно же не дома. Футбольное поле окружено учениками и взрослыми, все в слезах, наблюдают из-за ярко-желтых барьеров полицейской ленты.
— Полиция до сих пор не обнародовала имя жертвы, — продолжает репортёр, привлекая мое внимание. — Только то, что это девушка подросток. — Она указывает на толпу людей, многие из них в телефонах. — Вы можете представить себе панику этих детей, как они звонят и пишут своим друзьям и с нетерпением ждут ответов. Для шестого канала, это… — но я пропускают слова мимо ушей, мне плевать как ее зовут.
Моим глаза прикованы к накрытому телу, которое сейчас погружают в машину скорой помощи. Они хорошо закрыли её лицо, но порыв холодного декабрьского ветра срывает ткань с одной ноги и бордовые балетки попадают в поле зрения.
За кадром раздаётся крик, будто в агонии, камера обращается в сторону ограждения и показывает высокую брюнетку осевшую на землю, в окружении других девушек.
Рейчел Барнетт. Лучшая подруга Бетани. Я видела ее вчера. Она сразу узнала кому принадлежат эти балетки. Рыдания сотрясают ее тело, а программа новостей увеличивает масштаб, вторгаясь в ее горе. Я не могу помочь, но чувствую себя невольным зрителем того, как Рейчел причитает и качает головой. Я даже не понимала, что плачу, пока не начала хватать ртом воздух.
Я ухожу из кухни, игнорируя маму, когда она меня окликает. Я закрываю дверь в спальню так быстро, как только могу. Моя комната кажется слишком тёмной даже при солнечном свете, проникающем через окно, поэтому я включаю свет и лампу рядом с кроватью в придачу. Скинув ботинки, я ныряю под одеяло, желая чтобы что-то настолько простое, как пушистое одеяло, помогло бы прогнать мороз внутри меня.
Я могла остановить это.
Нет, это не совсем правда. Я должна была остановить это. А я даже не пыталась. Хотя я и слышу в голове голос тёти, кричащий о том, что я поступила правильно, я чувствую себя ужасным человеком.
И что хуже всего, я ещё не решила, что можно сделать. Я думала, что у меня больше времени. Я собиралась найти решение в выходные. И теперь у меня не было выбора.
Я ничего не предприняла.
Не потому, что я решила ничего не делать, а потому что не приняла никакого решения. Эта мысль вызывает у меня отвращение. Хотела бы я, чтобы у меня никогда не было видений. Хотела бы я бороться сильнее. Учитывая, что я даже могла бороться сильнее. Память о том, как я чувствовала себя после предсказания заставляла меня сомневаться относительно него, но может быть было что-то, что я могла сделать.
Даже без видения, сама идея убийства казалась нереальной. Колдуотер — это место, где таких вещей просто не бывает. Мы не крошечный городок, тут десять или пятнадцать тысяч человек. Много фермеров, людей, которые здороваются в продуктовом магазине, хотя даже не знают, кто ты. Половина города постоянно ходит на школьный футбол по пятницам. Такого рода вещи.
Наши представления о преступлении ограничиваются тем, что пара людей напивается и устраивает «внутренние беспорядки» или может быть старшеклассник пытается украсть бутылку текилы на спор из винного магазина.
Не убийство людей. Не убийство детей.
Я должна была предупредить её. Я засовываю голову под одеяло в давно забытом инстинкте, а потом снова открываю, чтобы избежать темноты.
Вспышки света мелькают перед моими глазами, у меня ужасная мысль: может быть причиной того, что видение пробило мою оборону было то, что я должна была помочь ей и мне это не удалось.