Между прочим, с реанимацией лаборатории Берия связывал далеко идущие планы по изготовлению надежных отечественных токсичных препаратов. То бишь ядов в просторечии. И родились эти планы вовсе не из прожектерства, а как новое перспективное направление в борьбе с врагами. А потому Берия сразу же нанес своему главному оппоненту ответный удар. После неудачной попытки отравить Троцкого в Париже при помощи приобретенного где-то за границей, но оказавшегося никудышным яда Сталин был очень разгневан. Берия тут же перевел стрелки на Ежова: дескать, это именно он развалил всю работу в только что созданной лаборатории и вообще хочет ее разогнать. Прием удался. Сталин дал указание в кратчайший срок возобновить деятельность столь важного подразделения и выпустить уцелевших ее сотрудников на свободу. Так Ежов получил еще одну оплеуху.
Каждый плел свою паутину. Перехватив инициативу, Лаврентий Павлович даром времени не терял. Затеянная им внутри аппарата НКВД расправа с ближайшими ежовскими холуями говорит уже сама за себя. Тысячи расстрелянных, десятки тысяч арестованных. Берия понимал, что обратного хода нет. Борьба между ним и Ежовым шла не на жизнь, а на смерть. Берия знал, что нарком все равно не успокоится после своих неудачных попыток опорочить его в глазах Сталина, а потому необходимо было расправиться с этим наивно-улыбчивым карликом. Хоть Николай Иванович и очень крепкий орешек, но его надо расколоть. Во что бы то ни стало. Так уж сложилось, что вдвоем им на этом свете не ужиться.
Да, у Ежова мертвая хватка. Но и Лаврентий не мальчик для битья. Правда, есть одно существенное обстоятельство — в конечном счете все зависело от Сталина, от того, в какую сторону он повернется. А вот этого-то предсказать никто не в состоянии. Сегодня он говорит земляку: «Иди работай спокойно, не обращай внимания на мелочи. Я и партия тебе верят». А завтра Коба вызовет Ежова и скажет совершенно другое: «Ви били правы, товарищ Ежов. Берия — плохой человек, неискренний, он обманывал партию. Разберись с ним».
Можно не сомневаться, Ежов разберется. Сам лично займется. И так разберется, что Лаврентий пожалеет о своем появлении на белый свет. Привяжут к вонючему туалетному нужнику голым задом, а по трубе выпустят стаю голодных крыс, и они начнут пожирать его внутренности. Берия слышал про такие приемы. Может, здесь изрядная доля вранья для запугивания слабонервных. Но он сам много раз слышал, как страшно орали допрашиваемые в камерах, когда проходил по тюремным коридорам.
Невеселые размышления Лаврентия Павловича прервал резкий звонок правительственной «вертушки». Берия вздрогнул от неожиданности. Первое, о чем сразу подумал, — это что Ежову каким-то невероятным образом уже стали известны его мысли и тот все же сумел натравить на него Сталина.
Берия поднес трубку к уху.
— Зайди, Лаврентий. Поговорить надо, — донесся оттуда хрипловатый голос.
— Есть, товарищ Сталин. Сейчас буду.
Через пятнадцать минут Берия был уже в Кремле. Сталин стоял лицом к окну и попыхивал трубкой.
— Знаешь, Лаврентий, — не поворачиваясь к собеседнику, заговорил он, — сегодня ночью мне приснился странный сон. Слышишь? Будто я опять нестриженый парнишка и оказался в семинарии. Медленно спускаюсь по каменной лестнице в темный подвал. Внизу холодно, сыро, я босиком, а вокруг беснуются крысы. Понимаешь, как сейчас вижу — такие огромные, жирные твари. Серые, злые. Задевают мои ноги мерзкими хвостами, царапают и хищно зыркают на меня своими маленькими, отвратительными глазками. Я закричал, стал их отшвыривать. А они прыгают, шуршат. С криком, наступая на них, побежал назад. Понимаешь, давлю их босыми ногами, крысы визжат, извиваются, корчатся…
Сталин выдержал паузу и обернулся. Лаврентий стоял бледный, словно мертвец. Ведь буквально за секунду до звонка из Кремля он вспомнил о страшном способе расправы с врагами народа в тюрьме НКВД — с использованием голодных крыс. И надо же, Сталин заговорил про этих же тварей.
— Выскочил я из подвала наверх, а там отец мой покойный стоит — и почему-то в черной поповской сутане. Но без креста. Я к нему: «Убей их! Пускай замолчат!» Отец спокойно вынул спрятанный на груди небольшой мешочек и стал из него вытряхивать в подвал белый порошок. Прошло несколько минут — и крысиный вой стих. Я со страхом заглянул в подвал и вижу, что все крысы лежат мертвыми на спинах со звериным оскалом. Лишь последние две корчатся в предсмертной агонии. Отец повернулся ко мне и тихо произнес: «Накормил я их отравой. Видишь, все передохли. Просто все делается, сынок». И тут я проснулся.