Григорий Моисеевич мысленно готовился к предстоящим экспериментам, фантазировал в поисках вариантов практических исследований. Можно попытаться попробовать действие препаратов на добровольцах — но где их найдешь? И потом, что делать, если такой энтузиаст неожиданно отдаст концы? А что, если подать идею о проведении опытов над преступниками, приговоренными к расстрелу? Ведь это же с пользой для дела и на тех, кому все равно не жить.
Он уже представлял себе, как заходит в белоснежном халате в тюремную камеру, подходит к своей ничего не подозревающей жертве…
Конечно, все это направлено на то, чтобы найти такой яд и отработать такие приемы его использования, чтобы никто не сумел распознать истинную причину смерти, диагностировать отравление.
Рисуя мысленно подобные картины, Григорий Моисеевич испытывал озноб во всем теле — будто сам являлся подопытным материалом. Но одновременно его одолевало и другое — горделивое чувство: только ему, и никому больше, будет разрешено делать такие эксперименты, распоряжаться жизнями людей. Причем разрешено не кем-нибудь, а самим государством. Во имя блага Великой Державы, ее многомиллионного народа. А все, что делается во благо страны и народа, — свято. И все-таки от этих фантазий Могилевского била нервная дрожь.
Ну а вне стен НКВД он будет эдаким благодушным добрячком — профессором медицины, авторитетным и титулованным ученым. Правда, для осуществления столь радужной мечты ему потребуется, пожалуй, несколько лет, но это пустяки, поскольку Григорий Моисеевич теперь нисколько не сомневался, что его мечта непременно сбудется. Благо в такой специфической тематике у него не существует ни конкурентов, ни оппонентов, так как вход сюда глухо закрыт.
Житейские реалии оказались и прозаичнее, и сложнее, чем грезилось. Объекты отдела оперативной техники, в состав которого входила спецлаборатория, размещались в подмосковном Кучине и на 24-й Мещанской улице в Москве. Официально кучинская лаборатория специализировалась на исследованиях действия на организм животных различных ядовитых веществ, поражающих дыхательные органы. На основе этих экспериментов разрабатывались инструкции по их применению. Проводимые исследования в документах НКВД оформлялись как разработка способов защиты от различных боевых отравляющих веществ. В общем-то защитой там тоже занимались. Правда, постольку-поскольку.
Принимая лабораторию, Могилевский не без оснований рассчитывал, что сумеет продвинуться в научных изысканиях и по своему давнему детищу — отравляющему веществу иприту. Он уже достаточно много экспериментировал с ним в бытность сотрудником ВИЭМа, имел кое-какие научные наработки. Если намекам Алехина предстоит сбыться, то это исследование получит действительно большие перспективы. Кстати, теперь без опаски можно пользоваться и теми материалами, за которые его исключали из партии. Они необходимы для пользы «общему» делу.
Знакомство с новой для себя должностью Могилевский начал с изучения наследия предшественников. Оно оказалось небогатым. Чего добились сотрудники лаборатории в работе с отравляющими веществами, из скудных дневников и отчетов выяснить было достаточно сложно. Встретиться с профессором Казаковым и другими бывшими начальниками лаборатории не представлялось возможным. Приговоры на них были уже приведены в исполнение. Что касалось иных, то до начала 1937 года 12-м отделом оперативной техники НКВД руководил Жуковский. Вскоре его сменил Алехин — тот самый, что агитировал Могилевского на работу в НКВД. Кредо этого начальника состояло в работе с вещественными доказательствами. Он был неплохим криминалистом, но послужить с Алехиным новому руководителю лаборатории не довелось. Алехина арестовали.
После ареста Алехина Могилевский в очередной раз несколько дней и ночей пребывал в шоковом состоянии. Но судьба оказалась к нему благосклонной. Ведь очень многих сотрудников, принятых в НКВД по протекции Алехина, постигла трагическая участь их шефа.
Над кураторами лаборатории повис какой-то зловещий рок. В должности начальника отдела Алехина сменил Савич. Этот и вовсе, что называется, не удержался в руководящем кресле. Ровно через неделю после назначения он покончил с собой. Во всяком случае, так была официально представлена окончательная версия его скорой и внезапной смерти.
После этого случая началась глобальная реорганизация. Энтузиастом ее стал первый заместитель наркома внутренних дел Лаврентий Берия. Правда, вмешался он в дело слишком поздно. И многих арестованных по приказу Ежова спецов успели расстрелять.