Мо дышала мне в шею, ненароком задевая языком мочку моего уха. Дьявол!
— Еще одна такая выходка, и я перестану рассказывать и займусь совсем другим.
Глупый набор слов, за которым я спрятался. Я мог бы поиметь ее прямо здесь, у себя в кабинете, на своем столе. Но мне почему-то самому нравилась идея рассказывать смешные истории. Я словно возвращался в детство.
— Мне нравится ласкаться к тебе. Ты так порыкиваешь, словно большая и дикая кошка, которую я приручила.
— Решила завести домашнее животное.
Моя рука пробралась под ее майку и гладила ее впалый животик. Мо приоткрыла губы. Она всегда так делала, когда ей было приятно.
— Знаешь, в моем детстве очень мало смешных моментов. Помню, когда мне было десять лет, мы с родителями пошли на пляж. Мама и папа загорали, а я играла на берегу. На мне была еще такая белая панамка, и мама постоянно кричала: «панамка, иди погрейся! Панамка, вылезай из воды!» Люди оборачивались и смеялись. Мне тоже было так весело. И в тот день ко мне подошла девочка. Мне показалось, что она старше меня. У нее были темно-коричневые волосы, заплетенную в длинную косу. Она села около меня на песок и сказала: «будем с тобой дружить». Я с непониманием посмотрела на нее. Как дружить с тем, кого не знаешь? Но она протянула мне руку в знак знакомства, и я приняла ее. С тех пор мы и вправду ни разу не перестали быть лучшими подругами.
— Так это что, Люся?
Моя челюсть отпала, а глаза были вообще, как у филина. Мо, пораженная моим удивлением, улыбчиво кивнула.
— Она и в детстве была такой бунтаркой?
— Люся всегда была очень буйной. Она всегда защищала меня. Рядом с ней я чувствовала себя в безопасности. А мне это было необходимо. С детства она твердила, что когда вырастет, то купит себе байк, и отрежет свою длинную косу. В восемнадцать лет она так и сделала: купила байк, отрезала волосы и выбрила висок. Родители чуть не убили ее.
— Хорошо, что у тебя есть такая подруга.
— Да.
Мо встала с моих колен, запрыгнула на стол и легла на бок, подсунув руку себе по голову. Не знаю почему, но это выглядело забавно. Немного уставшая, с затуманенным взглядом и охмелевшим сознанием, она глядела на меня и улыбалась. Так томно и даже слегка лениво. Ее ноги поджаты к животу. И вся она выглядела такой крошечной и маленькой.
— Ник, — она протянула ко мне руку и, ухватившись за рукав пиджака, притянула к себе. Обхватила рукой меня за шею, и я уперся своим лбом в ее лобик.
— Если я засну, то это твоя вина, — я ухмыльнулся. — А два дня назад, — Мо повернулась на спину, — был другой напиток.
Два дня назад я причинил ей боль, и поток этой боли был так велик, что я был не в состоянии остановить его.
— Поначалу он был ужасно горький. Но после нескольких бокалов она совсем потеряла вкус и только туманило сознание.
Мо лежала на спине и смотрела в потолок. Больше она ничего не говорила.
Я поднялся с кресла и встал на колени у нее в голове. Мо повернула голову, наблюдая за мной. Я положил руки ей на плечи, и она тут же накрыла их своими.
— Я идиот, и этого не исправить. Но я люблю тебя и идиотские поступки, тем кто безумно влюблен, надо прощать.
Поцеловал ее лобик, щечки, пока не добрался до губ. Я так соскучился по ним. По их сладковатому вкусу.
— А у меня, наверное, такая судьба, влюбляться в идиотов.
Мо засмеялась, и на душе у меня стало полегче. Но какое-то недоброе чувство все еще оставалось. Страх. Страх того, что она все-таки уйдет, даже после всех сказанных мне слов.
Глава 27. Никита
Моя ночь удалась. Я спал крепким сном. Признаться, я уже и забыл, какого это — крепко спать. Без единого сновидения за закрытыми глазами. Не видеть ничего, кроме мрака, и чувствовать себя при этом абсолютно счастливым. А причина моего счастья спала рядом со мной, подсунув руку под подушку и укрывшись одеялом до самого носа. Негромко дыша, Мо бормотала во сне. Это смешило меня и оставляло на душе теплый отпечаток. Она заснула раньше меня. Я перенес ее из кабинета в свою спальню. Мо даже не почувствовала, что ее потревожили, и сон ее не прервался. Она умела засыпать быстро и до самого утра. У меня так никогда не выходило. Если я быстро и крепко засыпал, то только на каких-то жалких пару часов. А потом я резко просыпался, не понимая отчего, и весь остаток ночи проводил в полудреме. Но не сегодня нет. Сегодня лучшая ночь из всех в моей жизни. Меня не терзают сомнения и чувство вины. Я полностью спокоен и расслаблен. Никаких тревог и смятений. Все самое важное и необходимое мне спит рядом со мной и шумно сопит.
Ранним утром, хотя черт его знает, насколько ранним, я неожиданно проснулся. Точно также я просыпался ночью, но это было давно. И просыпался я от непонятного чувства. Чувства одиночества, настигшего меня и сейчас. Я ощутил внезапную пустоту не только в своей постели, но и на душе. Словно меня лишили самого важного и нужного в жизни. Я будто остался без воздуха, но продолжал дышать, а моя грудь продолжала подниматься и опускаться.
Привстав на локтях, я посмотрел на пустующую половину кровати, и от испуга меня прошиб ледяной пот. Она была пуста. Мо не было. В комнате кроме меня и моего нервного дыхания тоже никого не было. Это пугало еще сильнее. Слышать свое частое дыхание и бешено бьющиеся сердце — звуки не из приятных. Ты вроде понимаешь, что они принадлежат тебе, и еще больше прислушиваешься к ним. А прислушиваясь к одним звукам, ты начинаешь слышать совсем другие, которых в принципе быть не должно. И дикая волна страха и паники охватили меня. Мне еще никогда в жизни не было так страшно. А мысль, что Мо ушла, парализовала. Я осознавал свою безнадежность и бесполезность. Но глубоко в душе я надеялся, что Мо на кухне готовит завтрак или сидит в гостиной, готовясь к экзаменам. Стремясь подтвердить свои надежды, я рывком встал с постели и, натягивая на ходу брюки, выскочил из комнаты.
Промчавшись по коридорам, словно ураган, я сбежал по лестницам, залетев в гостиную. Было пусто. На кухне я уже потерял надежду, меня ждала та же участь. Пусто. Во всем доме пусто. Ее нигде нет. Мо ушла.
— Нет! — я закричал в голос и со злости пнул стул. Тот перевернулся и упал. И возможно, благодаря этому проклятому стулу я и заметил письмо на столе. Схватив листок бумаги дрожащими руками, я развернул его и медленно читал.
«Прости! Уйти, ничего не сказав — ужасный поступок, но иначе я бы не смогла проститься с тобой. Прости за ту комедию, что разыграла вчера перед тобой. Потому что вчера все действительно было настоящим театром, кроме моих чувств. Я долго репетировала вчерашнюю роль. Хотелось напоследок увидеть и твою улыбку, и твой злой блеск в глазах, и огонь желания. И я получила все необходимое. Достаточно воспоминаний, чтобы они согревали меня на расстоянии. Ты задашься вопросом: почему я ушла? А я отвечу: потому что не смогла. Не смогла смириться с тем, что похожа на твою первую любовь, даже если ты не соглашаешься с этим. Не смогла смириться с мыслью, что в нашу первую ночь ты представлял ее на моем месте и лишь ради приличия называл мое имя. А самое тяжелое то, что я до конца не могу понять, кому именно принадлежат слова: «я люблю тебя» мне или той, что живет в моей внешности. И ты сам не в силах объяснить мне этого. Но я не смею обижаться на тебя, потому что ты был первым человеком, которого я полюбила и которому, может, ненадолго, я была нужна. Ты заботился обо мне и переживал за мои потери и расстройства. Ты был искренним со мной. И все, что я могла дать тебе взамен — это частичку себя и своей любви. Спасибо, что не отверг меня.
P.S. прошу, не ищи меня. Не надо. Прошу тебя».
Письмо выпало из моих рук. Легкое, как пушинка, залетело под стол и неслышно опустилось на пол. Безнадежность окутала меня. Невыносимая боль потери пронзила мое тело. Я согнулся пополам, как при сильнейших болезненных спазмах. Меня затошнило. А голова кружилась, как глобус на шарнире. Все крутилось, вертелось. Все перевернулось вверх дном. Не только вещи, но и моя жизнь.