Выбрать главу

— Ничего страшного. Вы очень… милый и смешной, когда не в себе, — Мо засмущалась. Она теребила мочку уха, как тогда, в кафе.

— Правда? — я хохотнул.

— Да. Вы так смешно поднимались по лестнице, — она захихикала.

— Да, — я опустил глаза. Было немного стыдно и неловко предстать не в лучшем свете перед сотрудницей.

— Мне все равно стыдно. Ты работаешь у меня второй день, а я уже произвел не лучшее впечатление.

— Каждому иногда хочется забыться. Даже мне, — она замолчала. Отпила кофе и продолжила:

— Но я никогда не делала этого. Моя подруга постоянно говорит, что мне нужно расслабиться и проще взглянуть на жизнь, но непросто отстраниться от всех проблем и…

Опять тишина. Мо снова замолчала, боясь проболтаться и раскрыть свой секрет. Я видел, как в уголках её глаз поблескивали две слезы. Если бы она заплакала, я, не раздумывая, обнял бы и успокоил её.

— Готов спорить, что это ваша подруга посоветовала вам униформу, — она засмеялась. Как смеются именно после долгих слез. Только она не плакала. Ее лицо было сухим, а глаза не красные. Но ощущение, что она плакала, оставалось.

— Вы угадали. Она настояла на покупке. Ее невозможно переубедить, — Мо немного повеселела.

— Мо, я хотел извиниться за то, что вырвал вас из постели. Вы, наверное, плохо из-за меня спали?

— Нет, вовсе нет. У вас очень удобная постель и мягкий матрац, — она улыбнулась, обезоруживая меня.

— Я думал, ты сердишься.

— Нисколько, — она закачала головой. — Ладно, мне пора работать, — Мо поднялась из-за стола.

— Мо, — я остановил ее, взяв за руку, — если тебе захочется поговорить, то я умею слушать, — она тоскливо улыбнулась. От ее печальной улыбки у меня защемило сердце. Что с ней произошло? О чем она молчит?

Глава 9. Мошель

— Ты уже неделю работаешь у него и ничего, — Люся подняла руки вверх и резко опустила.

— А что тебе нужно? — прикрикнув на подругу, спросила я.

— Пикантные подробности твоих отношений с боссом.

— Нет никаких отношений.

— Вот это меня и беспокоит. Жить под одной крышей с сексуальным богачом и ничего. Ты либо полная дура, либо больная.

— Я уже спала с ним.

— Что? — Люся офигевшим взглядом смотрела на меня. Хотя настырная челка, спадающая на левый глаз, мешала ей.

— И ты молчала!

— Да у нас ничего не было. Он вернулся домой в странном состоянии. Не в себе. И попросил лечь рядом. Я и легла.

— И все? — Люся выглядела потерянной и несчастной, словно продиктованные цифры не совпали с ее цифрами на лотерейном билете.

— Он не такой, как все парни.

Люся посмотрела на меня, как на идиотку и в голос захохотала.

— Да все мужики одинаковы, — отмахнувшись от меня, как назойливой мухи, Чайкина цыкнула.

— Ему просто нравится говорить со мной без намеков.

— А вот это уже серьёзно, — Люся ткнула в меня пальцем. — Если мужика интересуют только платонические отношения, то это уже не мужик.

— Много ты в мужиках понимаешь, — я фыркнула.

— Побольше тебя «вся такая невинная и не пускающая под свою юбку», — отпарировала Люся.

— Ненавижу тебя, — огрызнулась и, встав со стула, расплатилась за счет в кафе.

— Куда поперлась? — Люся бежала за мной.

— К маме в больницу. Пара заплатить за все больничные счета: за отдельную палату, за лечение, за лекарства, — закачала головой, с трудом борясь с желанием все бросить и остановиться. Застыть на секунду и посмотреть, что происходить вокруг. Найти что-то хорошее и, остановившись на нём, впитать положительные эмоции и немного подзарядиться. Ведь как тяжело изо дня в день просыпаться по утрам, выполнять свою работу и, получая деньги, знать, что нельзя оставить себе ни рубля. Нельзя, потому что всё идет на лечение матери, которая вечно злится и почти всегда недовольна. Нельзя, потому что остатки денег идут на оплату обучения. И держа в ладони жалкие остатки, ломаешь голову, на что их потратить, чтобы окончательно избавиться от денег.

— Зачем вообще твоей мамаше отдельная палата? Ей что, со всеми не лежится? — вскипела Люся.

— Она попросила меня.

— Попросила! Она еще смеет просить? Да она вообще знает, каким трудом тебе достаются деньги? — Люся пристально сверлила меня взглядом. — Мо!

— Нет! Я ничего не говорила.

— Мо, — Люся приобняла меня, — она изводит тебя. Трепет нервы, и плевать ей на твои трудности. Она забилась в свою больницу и сидит там, как хомячок в банке. Лечит все подряд. Ты же знаешь, что на ней пахать можно. Она ничем серьезным не больна.

— Лучше я буду платить деньги, чтобы ее лечили и лечили, чем если она выйдет и снова… — всхлипнула, кусая щеку изнутри, чтобы не сорваться на рыдания или, чего хуже, окунуться в воспоминания прошлого. Люся обняла меня, пытаясь успокоить. Но она знала, что это не так просто.

— Зачем ты пошла со мной?

— Не хочу, как в прошлый раз, искать тебя по всему городу, а потом, разбитую и зарёванную, обнаружить тебя в каком-нибудь переулке.

— Мне нужно было успокоиться и проветриться.

Вдвоем шагая в ногу, мы зашли в больницу. Скромная и стеснительная девушка с розовыми волосами и вульгарная бунтарка в коже с выбритым виском.

— Павел Николаевич, — приветствую лечащего врача своей матери.

— Мо, здравствуй, — он улыбнулся.

— Как мама?

— Хорошо. Мо, ты знаешь, что…

— Знаю, — быстро достала конверт из сумки, — здесь за все те месяцы, что я задолжала. — Можно мне поговорить с ней?

— Конечно!

С неохотой плелась за доктором по стерильным коридорам. Изредка оборачивалась и смотрела на Люсю. Вся такая грозная и важная Чайкина расхаживала туда-сюда готовая защитить меня в любую секунду.

Тихо вошла в чистую палату матери. Мишель сидела на койке, читая газету. Услышав, что в палату вошли, она убрала ее и взглянула на гостя.

— Привет, мам.

Мишель недовольно хмыкнула. Она не любила, когда ее отвлекали от чтения, даже если она делала вид, что читает.

— Зачем явилась?

— Спросить, как у тебя дела?

— Дела? Да какие к черту дела! — закричала Мишель. — Какие дела у больной женщины? А? Какие? Я знаю, зачем ты пришла! Все ждешь, пока я помру! Избавиться от меня хочешь, неблагодарная! — Мишель подскочила с койки и подлетела ко мне, хватая ее за руку.

— Я тебя выкормила! Вырастила! И никакой благодарности, никакого уважения! — Мишель брызгала слюной прямо мне в лицо, подобно рассвирепевшему животному. Но в момент наибольшей опасности для моей жизни в палату забежала Люся.

— Только попробуйте её обидеть!

— Да, я вырастила эту неблагодарную…

Люся быстро вывела меня из палаты. Я не противилась и не сопротивлялась. Не могла разговаривать. Просто послушно шла за подругой и делала все, что говорят. Не отвечала на вопросы Люси. Я даже не слышала их. В какой-то момент все жизненные рецепторы притупились, и существовала только внешняя оболочка.

Люси довезла меня до особняка Демидова. Его красота и роскошь не впечатлили подругу так, как меня, потому что Чайкина была привыкшая к этому. Она сама жила в большом особняке со своей большой семьей, но почему-то все равно чувствовала себя одинокой.

Я вышла из машины и, попрощавшись с подругой, зашла в дом. Застыла и стояла неподвижна, как статуя. Глаза бегали по кругу, осматривая доступные зрению комнаты. А потом, спустя секунду, закричала. Закричала в голос, запрокидывая голову назад и закрывая глаза. Закричала, надрывая связки и напрягая грудную клетку. Кричала до тех пор, пока не упала на колени и не зарыдала так же громко и безнадежно.

Глава 10. Никита

— Мо, — стоя наверху лестницы, я видел, что она сидит на полу. Почему? Что случилось? Но потом я услышал всхлипывания. Она плачет.

Я бегом спустился вниз и, упав на колени, подполз к ней, обнимая за плечи. Ее лицо пряталось за волосами. Она качала головой, не позволяя мне успокоить ее. Но когда я обнял ее и прижал к груди, она обмякла в моих руках и заплакала еще сильнее.