Я выбежала на улицу, но мне не становилось лучше . Я практически доползла до дома. Словно в бреду, я залезла в ванну и разрезала свои запястья. Очнулась я уже в больнице. По странному стечению обстоятельств, я не закрыла дверь и домовладелец вызвал полицию. Пока я была в больнице, мою квартиру сдали, а вещи забрала Маргарет и любезно предложила пожить у нее .
В моей руке снова это чёртово письмо. Гори оно синим пламенем! Я больше не люблю тебя, ты убил меня, а как мертвый человек может любить?! Ты меня уничтожил! Я вообще перестала что-либо чувствовать . Внутри меня только пустота, которая полностью меня поглотила.
Меня позвали на ужин. Я спустилась, пытаясь изображать добродушное выражение лица . Маргарет снова заставила меня нарядиться в платье и заставила сделать прическу, словно куклу, которая была пуста внутри , но на ее лице была поддельная улыбка Только потому что так положено.
– Анжелина, дорогая, ты уже неделю не выходишь из своей комнаты, пропускаешь завтрак, обед и прогулку, радуешь нас своим присутствием только на ужин. На меня удивлённо посмотрели дети подруги, которые с аппетитом уплетали еду.
– Мне не хочется, Маргарет.
– Что не хочется…?
Я молчала , наблюдая за ходом старинных часов.
– Анжелина, так не может продолжаться! Пожалей хотя бы меня! Я не могу прожигать свою молодость и красоту в этих четырех стенах. На выходных мы выезжаем в город.
– Маргарет, пожалуйста, не заставляй меня! Езжай сама!
– Ты же прекрасно понимаешь, что я не могу тебя оставить одну!
– А вдруг там будет он?!
– И что?! Ты должна это пережить! Нельзя себя заживо хоронить!
– Ладно. – ответила я, подумав, что все равно вряд ли доживу до выходных .
5 апреля 1914
Мне не предоставилось удобного момента , чтобы свести счёты с жизнью и Маргарет затащила меня в дом своих новый приятелей в центре столицы. Едва ли не пол города в этот день находилось там , она точно не могла пропустить такое мероприятия . Не прошло и пяти минут моего пребывания в этом месте , где царило легкомысленное веселье , как меня попытался какой-то джентльмен пригласить на танец.
– Простите, но я не танцую! – жёстко отрезала я ему, как и нескольким следующим.
– Да ты сегодня королева вечера. – усмехнулась подруга.
– Я бы предпочла раствориться и стать невидимкой .
Ко мне снова подошёл очередной ухажёр и едва успел предложить свои услуги танцора, как Маргарет ответила за меня:
– Да, она безумно хочет потанцевать! – и подтолкнула меня к нему в объятия. Так я перетанцевала едва ли ни со всеми присутствующими мужчинами . В итоге мне отдавали все ноги и я задыхалась от корсета , людей вокруг меня становилось все больше, а пространства меньше. Мне хотелось кричать, убежать и спрятаться, но я понимала, что бежать мне некуда и этот бал лицемерия – моя жизнь, жизнь, которую я выбрала сама. Я живу чужой жизнью не на своем месте , не для себя. Но где же тогда моё место? Возможно мне нет места в этом мире. Я родилась не в свое время, не на своей планете.
Вернувшись домой мне хотелось только одного- умереть.
К слову, я потом узнала , что нескольких моих поклонников приглашал потом на дуэль некий аноним , который лично на нее не являлся, а присылал вместо себя доверенных лиц каждый раз разных и в итоге несколько из моих партнёров по танцам оказались мертвы, а трое ранены. Это мог сделать только один человек, но мне не хотелось верить , что он мог до этого опуститься .
11 апреля 1914 года.
Через несколько дней Маргарет снова заставила меня ехать к своим очередным знакомым . Наш автомобиль мчался в центр города , а я чувствовала, что меня везут, будто на казнь. Дурное предчувствие сжало мою грудь , но я сталась отвлечься, слушая бессмысленную болтовню Маргарет, она меня очень успокаивала .
В этот день читали стихи нескольких иностранных авторов и в зале собралось большое количество поэтов, готовых высказать свое мнение по каждому из них, хотя в сущности их не интересовал ни один из поэтов, а тем более поэзия, каждый из них хотел блеснуть своей эрудицией и лишний раз оказаться на виду. Никто из них не мог искренне признать дарования другого поэта, потому что в своем маленьком мирке каждый из них считал себя Богом, свои стихи библией, а почитателей паствой и любое другое произведение воспринималось, как ересь и должно было быть предано словесной казни .