- Послушайте, - не сдаюсь я, - вы у Ляхиной, у Ираиды Прокофьевны, вы у нее справьтесь. Она же меня вот с таких лет знает. Ну ей Богу - М. моя настоящая фамилия, потому и псевдоним такой - Эмский... Ее что - нет?.. Ускакала?
И опять они молчат.
Бьют часы. Одиннадцать раз подряд. Гражданин майор Бесфамильный устало раздергивает шторы. Там, на воле уже почти рассвело.
О, что стало с вами, глаза мои, глазоньки бедные, вечно видящие не то, что положено, проклятые очи мои! Вы уже и не слезитесь, почти и не моргаете уже, как этот рассвет, серые мои, заплывшие от ежедневных "корректировок"...
За спиной пронзительно скрипит дверь. Тяжелые шаги, сопение. Это он мой третий. Генерал-адьютант А. Ф. Дронов, тутошний заплечных дел мастер. Я уже начинаю узнавать его затылком!..
Люди, неужели я любил вас?!
- Что у вас с челюстью?.. Выбита?! Ах, Афедронов, Афедронов, ведь могут подумать, что потому и ударник!.. Ну-с, продолжим... Так кто, вы говорите, к вам постучался после визита к Резиденту? Рабочий, солдат и?..
- И ма...фрос, - с трудом ворочая языком, отвечаю я.
- Имя, фамилия, кличка.
- Э омню... ажется, Швандя.
Гражданин майор Бесфамильный, потирая руки, поднимается. Сегодня он, похоже, в настроении.
За окном, в блеклом потустороннем небе висят допотопные аэростаты.
Гражданин майор подходит к самодельному календарю с загадочной надписью: "До третьего марта осталось...". Он меняет цифры и теперь остается уже 72 дня. Когда началось следствие, оставалось на триста больше.
- И ничего не попишешь! - весело восклицает гражданин майор. Ни-че-го! И знаете почему, Дудай Шамилевич? Да потому что - диалектика! Вы истмат изучали?.. Вот и плохо! Вот и чувствуется!..
И насмешливо глядя поверх своих черных очков, он садится за рабочий стол - моложавый, как все высшее начальство, весь в скрипучих ремнях.
Над его головой поясной портрет товарища Маленкова. Портрет как портрет, с одной, правда, странной поправочкой: глаза у незабвенного Георгия Максимилиановича закрыты...
Почему?! Зачем?!
Но я теперь уже и спрашивать боюсь. Долгим, немигающим взглядом я смотрю на ползущую по портрету муху. Все смотрю, смотрю и она не "плывет", не смазывается, не исчезает. Как ни в чем ни бывало сучит ножками на государственном лбу!
Кабинет большой, светлый, с окнами на Литейный проспект.
Слева от гражданина майора сейф. Над сейфом прикноплен плакат под названием - "ЛИЧИНА ВРАГА". Вот уж это, как говорится, в самую точку! Ну, просто вылитый враг! В шляпе, в очках, при галстуке, да еще - бороденка, такая, знаете ли, троцкистско- бухаринская, клинышком. Помню. Видел в начале пятидесятых. Они - эти самые враги народа - так и шастали по улицам послевоенного Ленинграда. Они, вражины, так и шастали, а мы, юные чекисты, бдительно следили за ними и, ежели что, сломя голову бежали к телефончику. И вот помню, как один такой вышел из парадной у кинотеатра "Искра". При этой самой бороденке, в шляпе, в очках да еще в бухгалтерских сатиновых нарукавниках. Они-то, помню, больше всего и поразили. "Да у него же, гада, руки по локоть в крови!" - ужаснулся догадливый Совушка...
- Так кого, вы сказали, напоминает вам этот субъект? - кивая на плакат, спрашивает мой следователь. По особо важным делам, разумеется. - Да вы не нервничайте, не нервничайте!.. Повторяю вопрос: где и при каких обстоятельствах вы, Тюхин-Эмский-Кац-Пулатов, встречали изображенного на плакате человека?.. Ну живенько-живенько, я жду...
И я - а что еще остается делать?! - говорю им: так, мол, и так - на сто процентов не уверен, но, кажется, это он - Ричард Иванович Зоркий, мой связник, каковой с другим моим сообщником по кличке Кузя-Кот, поджидал меня в условленном месте.
- Нет, Тюхин, все-таки вы талантливый человек! - расцветает гражданин майор. - Неужто не оценили?.. Не-ет?! Мелкие завистники! Дерьмо народец!.. Это, Кузявкин, не для протокола... Что вы говорите?.. Муха?! Господи, а это еще откуда?!
И теперь уже в шесть глаз мы следим за ползающим по стеклу казенного портрета потусторонним существом по имени Муха.
- Тюхин, - задумчиво спрашивает гражданин майор, - а вам, Тюхин, случайно ничего не говорит такая странная на первый взгляд фамилия - Вовкин-Морковкин?
Нет, эта фамилия мне пока еще ничего не говорит.
- А вы, Эдуард Михаилсергеевич, не торопитесь! Вы подумайте, подумайте. Только хорошенечко, крепенько! Подумайте, а потом поделитесь со мной. - Он склоняется к моему уху: - Как демократ с демократом...
И он нажимает кнопочку под столом.
Скрипит дверь.
Господи, Господи!..
Афедронов моет руки.
- Слышь ты, как тебя, - говорит он, не оборачиваясь, - а Дудай, ежели по-простому, это уж не Додик ли?
Он в прозекторском фартуке, в резиновых перчатках.
Изо всех своих сил, изо всей своей тюхинской мочи я таращу глаза, силясь не зажмуриться от ужаса. О, только не это - только б не провалиться во времени, не очутиться где-нибудь в 37-м!..
- А Шамиль - это Шмуль?.. Да, поц?..
- Повторите фамилию, не понял!
- ...ун...у...ов...
- Дундуков?.. Сундуко-ов?! - гражданин майор аж поперхивается, Кузявкин вскакивает. - Да уж не старшина ли?! Эвон вы куда метнули, господа хорошие!.. Та-ак!.. Так-так-так!.. Да тут, Кузявкин, на попытку государственного переворота тянет!.. А?!..
- Так точно, товарищ майор! - берет руки по швам исполнительный младший подполковник.
- Садитесь-садитесь. Садитесь и протоколируйте!.. Славненькое тут у нас сочиненьице получается!.. Так вот вы зачем к нам с кавказских вершин припожаловали, господин... господин...
Я мычу.
- Господи, да что это с вами, Давид Шлемазлович?! Что за дикция? Да нет же, у вас с некоторых пор совершенно невозможный, решительно не наш выговор! Вам что - зубы мешают, что ли?.. Афедро-онов!..
Силы небесные!..
И опять раннее-раннее - еще и двенадцати нет - утро.
Гражданин майор товарищ Бесфамильный ходят по кабинету, помешивая крепкий чаек звонкой серебряной ложечкой.
- И вот ведь какая ерунда получается, дорогой вы наш Ли Харви Освальд, - философствует гражданин майор, - мертвый, от того, что ему пулю в лоб влепешь, мертвее не станет. Нонсенс, как говорится! А главное почему именно вы?..
- ?!
- Да что ваши хозяева совсем уж с ума посходили?! Пятьдесят третий год. Не сегодня-завтра мы начнем беспощадную борьбу с безродным космополитизмом, а они - на тебе - Соломон Михоэлсович!
- Осип Мандельштамович, - робко поправляю я.
- А-а, да какая разница, голубчик! - морщится он, выуживая лимон. Все равно - глупо! Глупо-глупо-глупо!.. Кстати, а почему вы, Тюхин, необрезанный?.. А может, не так и глупо?.. Может в этой вот фантастической дури и есть весь тайный цимес?! А-а, Кузявкин?..