Мы прибыли в разгар состязаний по прыжкам с шестом, и каждый участник начинал свой разбег в нарастающей драматической теме, достигавшей триумфального крещендо, когда планка оставалась нетронутой.
Было светло как днем, и скрытый где-то вентилятор развевал бравый звездно-полосатый флаг Соединенных Штатов. Официальные лица сновали по стадиону, одетые в белые смокинги с черными галстуками бабочкой, телевизионные работники со своим оборудованием были в полной готовности, и вся арена переливалась разнообразием цветов тренировочных костюмов, представлявших публике различные колледжи и университеты.
И все же, несмотря на то, что арена была маленькой, здесь было гораздо меньше суеты, чем на соревнованиях в Вестерн-Спрингз. Стадион был насыщен множеством звуков, среди которых выделялось характерное топанье бегунов по сильно резонирующему деревянному настилу. Как мне сказали, это зрелище не идет ни в какое сравнение с тем, что бывает в цирке, который приспособили для беговой дорожки в «Мэдисон-сквер-гардене» на Восточном побережье.
Мы прибыли как раз к моменту официальной церемонии открытия. Бесконечные прыжки с шестом уже продолжались не меньше часа, а теперь на старте выстраивались спринтеры для барьерного бега на 60 ярдов. Большого волнения этот вид не вызвал. Бег заканчивался раньше, чем зрители успевали сообразить, что происходит.
С большим интересом ждали соревнований на дистанции от 600 ярдов до двух миль. Конечно, гвоздем программы была миля.
Мой забег на 1000 ярдов был назначен на 9.15 вечера, а после него должны были проходить эстафета 4 по 1 миле для колледжей и затем забег на две мили. В этом забеге участвовал Мюррей. Некоторое время мы провели на поле, привыкая к атмосфере, а потом ушли в раздевалку, чтобы взглянуть на списки участников в наших забегах. Единственным знакомым бегуном, заявленным на 1000 ярдов, был Джон Борк, закончивший только что свое маловыразительное турне по Новой Зеландии, поэтому мы решили, что спланированная нами тактика должна быть вполне безопасной и сильной конкуренции не ожидается.
Мы разминались в заставленном колоннами лабиринте с кондиционированным воздухом под главной трибуной стадиона. Я сделал небольшой перерыв в разминке для телевизионного интервью и ответил на вопросы, связанные с моей тактикой в предстоящем соревновании. Сама по себе возможность для телевизионных репортеров войти в тесный контакт с основными претендентами, которых публика увидит на дорожке, — неплохая выдумка, но здесь интересно еще и то, что люди могут узнать о тактических планах различных участников. Я взял на себя обязательство, заявив, что попытаюсь побить рекорд, а для этого буду стараться со старта выйти вперед, чтобы избежать хлопот с обгоном и иметь преимущество на виражах.
Старт давали с начала финишной прямой. После того как мы пробегали финишную черту, нам оставалось пройти еще шесть кругов. Мне была любезно предоставлена позиция № 1, и теплые аплодисменты, устроенные мне публикой за мои недавние рекорды, были неожиданны, но очень приятны.
Раздался выстрел, и началась сумасшедшая толкотня, ибо все мы пятеро жаждали войти в первый поворот на первом месте. Я сумел оказаться проворнее всех, и борьба началась.
На деревянной дорожке вы полностью теряете чувство темпа. Обычно у меня хорошее чувство темпа, но здесь я несся вперед, совершенно не соображая, сколько я пробежал и достаточно ли быстро иду. Я сознавал только, что бегу с почти наивысшей скоростью, допустимой в беге на полмили.
Примерно после двух-трех четвертей круга передо мной промелькнула группа судей, и я услышал результат на первую четверть мили — 53 секунды. Сумасшедший темп для 1000 ярдов в закрытом помещении! Мне пришло в голову, что я, должно быть, израсходовал огромную часть своей энергии в этой волнующей атмосфере. Мои ноги начали уставать, наверное, как от высокой скорости, так и от трудных поворотов. Из-за постоянной заботы сжавшись проскочить поворот, не потеряв при этом равновесия и ритма движения, ноги и плечи закрепостились. Я почувствовал, что темп нужно сбивать. К моменту, когда оставалось бежать еще целых два круга, я уже совсем выдохся. Я обернулся. Сзади была брешь в 15 ярдов. Проходя 880-ярдовую отметку, я уже значительно сбавил темп. Результат был 1.50,3 и означал, что вторая четверть мили была пройдена за 56,3. На последних 120 ярдах я попытался увеличить скорость. Все возрастающий шум на трибунах подсказал, что кто-то сзади подобрался ко мне. С усилием я закончил бег.
Я пробежал 1000 ярдов с новым мировым рекордом — 2.06,0, а вторым пришел очкастый верзила Билл Крозерс, химик из Торонто. Он проиграл мне 10 или 12 ярдов, но его результат 2.07,4 был также выше старого рекорда.
С большим подъемом я пробежал круг почета. Я сказал себе тогда, что обязательно вернусь, чтобы еще раз пробежать по деревянной дорожке.
Я присоединился к Артуру, чтобы посмотреть, как у Мюррея сложится бег против многообещающего юнца по имени Брюс Кидд. Это было самое последнее американское чудо в возрасте до двадцати лет, а в 1961 году Кидд был признан лучшим канадским спортсменом года. Теперь Кидд был широко разрекламирован как соперник Мюррея в беге на 5000 м. Эти соревнования поэтому были чем-то вроде дуэли между старым мастером и молодым подмастерьем. В этих соревнованиях также участвовали американец Боб Шюль, сенсационный олимпиец, выигравший в Токио золотую медаль на 5000 м, однако в то время он на международной арене бега на выносливость выступал посредственно.
Мы с Артуром с глубоким удовлетворением следили за Мюрреем, который оторвался от своего юного соперника и шел к финишу, неся для маленькой Новой Зеландии превосходный дубль. Мюррей выглядел идеально приспособленным к бегу по деревянной дорожке. Он проходил виражи естественно и без напряжения, а его парализованная левая рука помогала ему сохранять равновесие и нормальное положение туловища на поворотах. Там, где у меня ноги разъезжались, Мюррей скользил легко и плавно, точно змея. Казалось, что он с каждым метром уходит все дальше от противников. Мюррей финишировал с рекордом стадиона — 8.42,5.
Именно начиная с этих соревнований я впервые стал подумывать о Джимме Битти как о своем серьезном сопернике. Спортивные обозреватели надеялись увидеть на 1000 ярдах схватку между мной и Битти, и все были немного разочарованы, когда Битти, лучший американский милевик в 1961 году, вдруг заявил, что он побежит не 1000 ярдов, а милю. Он дал понять, что я нахожусь в более выгодных условиях, чем он, потому что если сезон в Новой Зеландии и Австралии уже заканчивается и мы находимся в своей лучшей форме, то американские бегуны достигнут ее не раньше чем в мае или июне.
Битти сказал еще, что он, возможно, подумает о состязании со Снеллом на милю позднее, — очевидно, когда он будет в форме, а я нет.
Итак, он все же побежал милю. Первый круг его провел Табори. Грелле сменил Табори и лидировал до трех четвертей мили. Последнюю четверть Битти пробежал сам. На трехчетвертной отметке он показал время хуже трех минут, но в продолжение последней четверти мне пришлось затаить дыхание. Мне казалось, что хорошо он ее не пройдет. Но «неготовый» Битти прошел ее великолепно, и фантастический финиш принес ему 3.58,9 — результат, на 2,5 секунды превышающий мировой рекорд Рона Деланея для закрытых помещений. Это была также первая в мире миля меньше чем за четыре минуты на закрытой дорожке. Битти получил за нее специальный приз.
Глядя на Битти, скачущего от радости, я впервые остро захотел победить его.
Это желание возникло не только от того, что Битти пробежал свою милю лучше, чем я свои 1000 ярдов. Дело было в том, как он старался показать это. В его действиях было что-то тошнотворное. Я сказал себе, что если мы когда-нибудь встретимся на дорожке, мне доставит особенное удовольствие побить его.
После соревнований мы отправились в ночной клуб и отмечали минувшие события до самого утра. Воскресенье мы поделили между Диснейлендом и Маринелендом, потерявшими свой вид под непрекращающимся дождем, а потом улетели домой, в Новую Зеландию.
Единственное приключение произошло на санной трассе Маттерхорн в Диснейленде, где мы с Мюрреем вздумали покататься. Как человек сообразительный, я уселся на заднем сиденье, рассчитывая спрятаться от дождя за мюрреевой спиной. Единственное, чего я не заметил и поэтому не принял во внимание, была лужа на дне саней в несколько дюймов глубины. Когда мы воз неслись на вершину Маттерхорна, мое сиденье неожиданно провалилось, и я плюхнулся в ту самую лужу.