В Вангануи я пробежал милю практически в одиночестве, показав 3.57,6. Мой старый соперник Билл Бейли смог удержаться за мной почти до самого финиша и впервые за свою долгую спортивную карьеру выбежал из четырех минут. В то время ему было 29 лет. Вейзигер пришел третьим, и было очевидно, что ему придется еще пробежать один-два раза, прежде чем он войдет в форму.
Неожиданно я наконец обрел себя. Эта миля привела меня в норму. Спустя два дня я отправился в Гисборн на ленч в «Ротари-Клуб». До этого я согласился принять участие в еженедельной клубной встрече и сказал, что, возможно, проведу показательное выступление. Я рассчитывал провести бег без особого напряжения, так как через два дня после этого мне предстояли новые международные состязания.
Однако когда я прибыл в оклендский аэропорт и увидел там барьеристку Эвис Макинтош, у меня возникло тяжелое предчувствие. Она сказала мне, что тоже летит на соревнования в Гисборн. Это показалось мне странным. Мой проезд оплачивался ассоциацией в Нейпире, потому что из Гисборна я должен был поехать туда на международную встречу. Но каким образом, размышлял я, Гисборн может платить за проезд Эвис, если это только соревнования местного клуба?
Мои сомнения усилились, когда мы прибыли в Гисборн и я увидел выставленные в витринах магазинов афиши, приглашающие зрителей на соревнования.
Когда же я увидел пятитысячную толпу на стадионе, мне стало ясно, что это за «клубная встреча». Такая реклама и такая толпа зрителей означали, что я должен был распроститься с намерением совершить легкую пробежку, скажем, за 1.56,0.
Забег был гандикапированный, и мне пришлось пробежать первый круг за 54 секунды, прежде чем я достал лидеров. Затем я несколько сбавил темп, но за 220 ярдов до финиша сделал энергичный рывок и пришел к ленточке с результатом 1.50,8. После всех моих сомнений и предчувствий я был доволен, что бег оказался для меня легким.
На следующее утро я отправился поездом в Вейроа, чтобы присутствовать на другой клубной встрече. Здесь мне также предстояло показательное выступление. Я снова был настроен провести состязание с как можно меньшей затратой сил, но, поскольку местные бегуны были полны решимости бороться со мной, мне пришлось сначала пробежать 100 ярдов за 10,2 (мой лучший результат на эту дистанцию), а затем полмили за 1.54,0.
Во время этого забега я довольно плохо почувствовал себя на втором круге. Я отнес это недомогание на счет предшествующего выступления в Гисборне и больше о нем не думал. Прилетел в Нейпир, сделал пробежку и отправился отдыхать в отель. Около 6 часов вечера меня опять начало поташнивать, как и во время пробежки в Вейроа, но на этот раз у меня быстро развились все симптомы легкой дизентерии. Хозяин отеля рекомендовал мне брэнди и портвейн, но эти средства, может быть и хорошие для других, на меня не оказали никакого действия.
Я должен был выступать на полмили против Кэри и Джона. Я спустился на дорожку и объяснил судьям, что чувствую себя плохо и если во время разминки мне не станет лучше, то участвовать в соревновании не смогу. Разминку я начал чувствуя крайнюю слабость, а в конце ее мне стало еще хуже. Незадолго до старта я решил, что мне лучше не бежать, и подошел сказать об этом организатору соревнований. «Конечно, — ответил он, — Однако мы должны вызвать доктора, чтобы снять с себя ответственность за ваш отказ».
Позвали врача, и тот, осмотрев меня, взялся прощупать мой пульс. К тому времени я уже размялся и поэтому немало подивился, размышляя, что может сказать доктору мой пульс. Я объяснил свое самочувствие и признаки болезни и был ошарашен, когда он сделал предположение, что мое недомогание — результат естественного волнения перед стартом. «Не будет абсолютно никакого вреда, — добавил он, — если вы возьмете старт. В конце концов, если появится недомогание, можно прекратить бег».
Приговор был вынесен в присутствии организатора, и мне не оставалось ничего другого, как согласиться на предложение. Тем не менее я решительно заявил, что стартую против своей вопи.
Мне удалось продержаться первую половину дистанции, а затем меня так скрутило, что я едва закончил бег. Я с трудом выиграл у местного бегуна… предпоследнее место. Мой результат был 1.55,7.
Организатор соревнования решил объяснить ситуацию публике через микрофон. Желая угодить одновременно и мне и публике, он совершенно испортил все дело, заявив, что я чувствовал себя крайне плохо и согласился бежать лишь только для того «чтобы не обидеть дорогих зрителей».
Немедленная реакция стадиона была такова: «Снелл — идиот».
Мне потребовался не один день, чтобы избавиться от последствий этого неосторожного поступка.
Мой врач в Окленде, узнав от меня всю историю, всплеснул руками. «Бежать в этом состоянии, — сказал он, — было самым худшим из всего, что можно было подумать».
Лечение, в котором я нуждался, было как раз противоположным — полный покой.
Следующее важное состязание состоялось на милю в Окленде спустя полторы недели. Из-за того, что в этом сезоне я еще не имел удовольствия побить Джона, я, понадеявшись на полное выздоровление, согласился бежать. С приближением соревнования в прессе стали много писать о нем, и теперь пути назад уже не было. Однако все, что я мог себе позволить, был бег трусцой. Я избегал напряженной тренировки, отчаянно надеясь на то, что все будет в порядке. Но мои надежды не сбылись.
Это было еще одно соревнование, в котором мне не следовало участвовать, хотя в известном смысле оно пошло мне на пользу. Оклендцы никогда не видели меня побитым в крупных соревнованиях, но на этот раз 25 тысяч человек стали свидетелями моего поражения. До них дошло наконец, что я только человек, а не машина. Однако было очень неприятно видеть на финише фоторепортеров, лихорадочно фиксирующих на финише порядок прибытия бегунов. Я закончил бег далеко позади Джона и Кэри. Было горько сознавать, что я впервые в жизни не смог победить перед столь многочисленной толпой собственных болельщиков.
В тот день стояла жара, и после первых 220 ярдов я понял, что поражение неизбежно. Я надеялся, что в условиях состязания смогу подстегнуть себя, но этого не случилось. Я с трудом волочил ноги, в то время как другие увеличивали темп бега. Наконец я совсем сдал. Я больше ничем не мог подстегнуть себя. Мой результат 4.07,9 был на десятую секунды хуже, чем в Токороа.
Я выиграл чемпионат Окленда на полмили и удержал свое звание чемпиона на первенстве страны, показав 1.53,8. На финишной прямой я с трудом не дал себя обойти. Это была самая бесцветная из моих побед.
Эти результаты были причиной того, что мои шансы не предстоящих в конце сезона Олимпийских играх котировались очень низко. Я знал, что за рубежом будут судить обо мне по результатам и по местам, которые я занимаю на соревнованиях. А что касается таких факторов, как заболевание или недостаточная подготовленность, то они даже в Новой Зеландии не очень-то принимались в расчет.
Джон, хотя и не показавший во время турне результата лучше четырех минут на милю, считался бегуном, за которым будущее, моим преемником и новой надеждой страны на Олимпиаде в Токио.
Такие вещи весьма обычны для спорта. Публика склонна очень быстро забыть или презреть тех спортсменов, которые не оправдали ее надежд. Как только вы перестаете побеждать, о вас забывают. Вас смахивают со счета. Во мне такая реакция породила безудержную решимость доказать, что люди заблуждаются относительно меня. Пусть Джон продолжает быть олимпийской надеждой.
Но я еще не сошел со сцены.
Подготовка к Токио
В марте нас с Артуром пригласили в Южную Африку. Мы путешествовали с женами. Соревнования, в которых я участвовал, не отмечались упорной борьбой, и поэтому наше турне было скорее отдыхом, чем работой.
Мы возвратились в Новую Зеландию всего за четыре дня до соревнований в Оуэйрейке. Здесь мне предстояло встретиться с Джоном Дэвисом. Чувство уверенности, ранее сопутствовавшее мне, сменилось волнением за исход предстоящего состязания. Меня не сбрасывали со счета, и всеобщее мнение было таково, что мне уже непростительно проигрывать Джону. Артур считал, что Джон вполне подготовлен, чтобы побить мой мировой рекорд на милю.