Я пробежал свой полуфинал почти точно так же, как и забег, на всем протяжении бега сознавая важность победы для надёжной квалификации. Входя в последний вираж, я бежал третьим, вслед за бельгийцем Пэнневертом и советским чемпионом Булышевым. Возможно, с моей стороны было и не очень честно, но я, озабоченный лишь тем, чтобы не попасть в «коробочку», отошел на вираже от бровки и пошел плечом к плечу к Булышеву, сделав для него невозможным обойти Пэнневерта без того, чтобы не отойти назад. На этой стадии бега такой маневр с большой вероятностью приводил к поражению. Когда я, выходя на прямую, начал свой спринт, Пэнневерт оказал заметное сопротивление, но я все же был на финише первым и еще с некоторым запасом.
Снова, как в прошлый раз, я остался смотреть остальные забеги. В забеге Керра повторилась римская история, и Джордж снова побил олимпийский рекорд, показав 1.46,1. Это стало возможным за счет чрезвычайно энергичного лидерства маленького Кипругута. Керр и Кипругут финишировали на 0,8 секунды быстрее немца Богацки. Богацки показал 1.46,9, и его время было самым лучшим среди результатов бегунов, не попавших в число первых двух. Кстати, такой же результат был и у меня.
До того времени я пребывал в полной уверенности, что мой олимпийский рекорд 1.46,3 побит в Токио не будет, и я испытал весьма неприятные переживания, хотя по логике вещей должно было быть ясно, что такое фантастическое время в полуфинале не может не сказаться на этих двух бегунах во время финала.
В третьем полуфинале, к моему удивлению, Крозерс и Фарелл вычеркнули из дальнейшей борьбы Киндера. Я не мог также не посочувствовать Тони Блю, который последние 600 м бежал в одной туфле. Он сказал мне позднее, что кто-то в начале первого круга наступил ему на пятку и сорвал туфлю. А когда они входили за 300 м до финиша в предпоследнюю прямую, бегун из республики Чад, пытаясь обойти, толкнул его. Обычно уравновешенный Тони тотчас решил, что этот бегун и есть тот самый парень, который наступил ему на пятку, и впервые в жизни потерял над собой контроль. Он подтянулся и нанес ему ужасный удар в спину. Тони храбро сражался до самого конца, но в финал не попал.
Теперь моя тактика в финале достаточно четко определилась. Поскольку Кипругут не слишком выдохся за это время, естественно предположить, что именно он поведет бег. И по той причине, что никто из остальных (разве, может быть, Крозерс?) не имеет достаточной подготовки на милю, и из-за недостатка выносливости придется нелегко после двух уже проведенных соревнований.
Я перебрался в тихую, уединенную комнату, освобожденную Уоткинсоном, уже закончившим свои выступления. Я заметил, что начинаю сбавлять в весе, принимая пищу лишь два раза о день.
В финале мне досталась первая дорожка — позиция для старта неудобная, поскольку, стартуя от бровки, вы сразу же сталкиваетесь с альтернативой — либо бежать как сумасшедший и выйти в лидеры, чтобы маневрировать, имея забег за спиной, пропустив вперед ровно столько бегунов, сколько нужно, либо бежать медленно и в дальнейшем вести состязание от хвоста забега. Любой из этих вариантов может принести свои хлопоты, и при старте по раздельным дорожкам вас могут затолкать и зажать в «коробочку»,
Я рассчитывал, что Кипругут пройдет первый круг с большой скоростью и остальные не смогут бежать вплотную за ним. Поэтому мой план свелся к тому, чтобы взять быстрый старт, пристроиться к Кипругуту и далее следовать вплотную к его плечу, чтобы избежать «коробочки».
Однако Кипругут и не думал стартовать так быстро, и остальные сгрудились вокруг него. Все же я пробился на второе место, но прежде, чем смог занять нужную позицию с внешней стороны от Кипругута, Фарелл пристроился к моему плечу, обнаруживая несомненную решимость бежать вдали от бровки и держать меня там, где я был. В голове промелькнула мысль: «При таком темпе он не пробежит рядом со мной более чем 200 ярдов. На вираже у меня появится возможность маневрировать».
Итак, я решил не отходить назад, в гущу забега, чтобы пропустить вперед Фарелла и избежать «коробочки». Я оставался на своем месте. Фарелл оставался на своем. Я начал сознавать крайнюю опасность своего положения, когда на подходе к гонгу несколько бегунов обошли меня и Фарелла по третьей дорожке. Одним из них был Джордж Керр. Я был не в состоянии его преследовать.
Мой предварительный план включал непрерывный спринт за 250 м до финиша. Теперь все было расстроено. Я бежал легко, но в заточении, и хотя теперь было такое же положение, как и в Риме, я чувствовал себя способным совершить обходной маневр с пропуском Фарелла вперед, обойти забег и все еще быть готовым бросить вызов. Именно это я и собирался проделать.
Исполнение этой идеи состояло из двух частей. Сначала я вырвался из хвоста забега примерно на четвертое место и бежал в этой позиции по третьей или четвертой дорожке до самого конца предпоследней прямой. Затем второе, заключительное, усилие, и, обойдя Кипругута и Керра, не отстававших друг от друга ни на шаг, я пустился в отчаянный спринт по виражу. Отчаянный — потому что план был испорчен и я начал финишный рывок очень поздно.
Перед самым концом виража я оглянулся и увидел, что Керр и Кипругут хотя и следуют за мной вплотную, но не собираются атаковать меня. На прямой я чувствовал, что бегу на пределе, хотя никаких знаков ослабления темпа не наблюдалось. Наоборот, вспоминая этот финал, я нахожу, что стремился подсознательно оставить себе кое-что на 1500 м, несмотря на отчаяние, охватившее меня на последних 200 ярдах.
Во всяком случае, как только я ощутил приятное прикосновение ленточки, огромная тяжесть была сброшена с моих плеч. Я не мог удержать себя и, ликуя, выбросил руки вверх. В конце концов дело было сделано. Теперь я мог выступать на 1500 м без малейшей ответственности. Это было игрой, в которой ставка была уже оплачена.
Еще большую радость я испытал, когда объявили результат — 1.45,1. Я возвратил себе рекорд Игр, проведя соревнование по крайней мере так же хорошо, как в 1962 году в рекордном забеге в Крайстчерче. Этот результат был первым действительно классным временем на 800 м за прошедшие два с половиной года. А если учесть, что четверо в финале вышли из 1.46,0, то я выиграл величайшее соревнование на 800 м. Крозерс показал 1.45,6, Керр и Кипругут — 1.45,9.
Пока я выбирался из своих шиповок, судьи подготовили мой тренировочный костюм, носки и резиновые туфли. Я ставил свои автографы на программах, которые мне не переставали подсовывать, а потом меня вместе с другими бегунами, занявшими призовые места, провели по сплошному лабиринту коридоров в комнату ожидания для олимпийских медалистов. Три японские девушки в ярко расцвеченных кимоно приветствовали нас при входе. В комнате стояли бамбуковые кресла, было множество цветов и бар с легкими напитками. Официальный представитель, используя доску и указку, провел полный инструктаж нашего поведения во время церемонии награждения, показав нам, куда нужно идти и что делать.
Я расположился в кресле и вытянул ноги, Я чувство вал себя очень слабым — следствие громадных усилий и психического напряжения. Вскоре появился сэр Артур Поррит. Он радостно заявил, что будет вручать мне медаль, так же как делал это в свое время в Риме и Перте. У меня не было сил даже подняться. Я пожал ему руку, еще не полностью сознавая, что происходит вокруг меня.
Через четверть часа началась церемония награждения, и к этому времени я успел уже прийти в себя. И даже в эти минуты я думал не столько о том, что уже мною сделано, сколько о том, что мне еще предстоит.
Когда я поднимался на пьедестал, многие зрители уже покинули стадион, но от этого мое ликование не уменьшилось. Обычно когда вы уже поднялись на верхнюю ступеньку, вы не ликуете, но чувствуете спокойное удовлетворение или даже простое облегчение от того, что ваша победа уже решенное дело. Но в Токио я по-настоящему ликовал, потому что мой успех на 800 м означал, что я не потерял ни единого шанса на дубль.