Таня немало удивилась, добравшись до места. В поселке вовсю шло капитальное строительство, вместо палаток и на скорую руку сколоченных бараков за островками живого леса торчали панельные пятиэтажки. Таня навезла резиновых сапог и непромокаемых плащей, а тут уже асфальт клали, тут открыли клуб, парикмахерскую и кафе, а по вечерам грохот со стороны реки перекрикивала мигающая цветными лампами танцплощадка.
Усть-Илим, каким его увидела Таня, почти не отличался от Военграда. Военград тоже постоянно расширялся, шел на смычку с райцентром; завод прирастал цехами, городок улицами, такие же торчали по окраинам пятиэтажные панельки со всеми удобствами, окружая бывшую «купеческую» застройку. Даже природа была в Усть-Илиме примерно такая же, как дома. Вот разве березы странные: прямые, высоченные, без нижних веток, с тощей метелкой листвы на макушке. Чуть более долгая зима, чуть более короткое и знойное лето. Таня была разочарована.
Самое сильное впечатление — каменные глыбы, летящие в воду с тяжелых грузовиков, запирающие Ангару. До сих пор, когда она закрывала глаза, могла вызвать в памяти тот гул и плеск, расшевелить в груди тот эмоциональный подъем… Как раз они добрались, когда перекрывали реку. Вот это была сила, это была реальная работа! Будь Танина воля, она и сама бы попросилась за руль, — но ее, конечно, определили на чистую инженерную работу, согласно статусу молодой специалистки с красным дипломом. И зарплата превзошла ожидания — со всеми положенными коэффициентами. Молодым выделили просторную комнату в общежитии, в капитальном брусовом доме. Здесь как бы сами собой появились тюлевые занавески, настенные часы с кукушкой, пузатая радиола, газовая плитка и чайник на ней, весело сверкающий хромированным боком, появились овальное зеркало в раме и вешалка с крючками, а на вешалке новая одежда, а под вешалкой новая обувь, а над вешалкой бра о двух плафонах, в пару настоящей люстре — с каждой получки что-нибудь эдакое обязательно появлялось, и все равно денег оставалось ужасно много.
Они уже ждали Наташку. Толя был озадачен и горд новым положением. Он сделался ласков и заботлив, насколько умел, и с того момента, как узнал, что быть ему отцом, и до самых родов ни разу не напился. Таня была счастлива, что скоро станет мамой, но больше — тем, что победила. В то время мечты ее ненадолго сменили курс и вошли в тихое бытовое русло.
Позже Таня вспоминала первый год на Усть-Илиме как время счастливой передышки. Но тогда она не очень ценила что имеет, а немного стыдилась себя — счастливой и спокойной.
Глава 10
Затрещал телефон. «Не пойду! — решила Татьяна Александровна. — Опять эти». Пропустила сигнал, второй и забеспокоилась: а вдруг не они, вдруг из поликлиники или, может, Женька — что-то она задерживается. Заторопилась в коридор, но, когда добежала, звонок оборвался. И точно это были не те. «Вышибалы» звонили по несколько раз в день; звонок их длился, пока его не отключали на телефонной станции, и мгновенно заводился снова. Это могло продолжаться четверть часа, час — с небольшими тревожными перерывами. «Что за зверищи?! — обреченно думала Татьяна Александровна. — Что мы им сделали?» — и потом до вечера мучила мигрень.
Она мельком глянула в сияющий, без единой пылинки, прямоугольник зеркала и отвернулась — как ошпарилась. Чистота в доме — это был ее пунктик, и Наташка однажды выкрикнула ей в лицо, что нищету не скроешь, хоть с утра до вечера на карачках проползай с тряпочкой… Она тогда опять плакала. А Женька — заступилась в кои веки… Надо бы ей побольше с пенсии давать, Женьке. Уж хоть бы рублей на триста прибавили, пусть хоть на триста. И мысль предсказуемо пошла в сторону очередного подорожания.
В зеркало Татьяна Александровна старалась не смотреть. Пока молодая была — некогда было прихорашиваться и разглядывать себя, к тому же она считала, что перед зеркалом вертятся одни свистушки. Вольно ей было рассуждать. Даже в сорок восемь она еще была красавица. А потом в один год резко постарела, раздалась на три размера, в волосах пробилась седина, залегли морщины в уголках глаз, рот точно в скобки поставили… «Интересно, какая теперь Ольга?» — подумала. Пыталась представить Ольгу — и не могла. Недобро думала про себя, что, наверное, тоже суставы ни к черту и седина, что обязательно Ольга сделалась толстая — не как Татьяна Александровна, а по-настоящему, на заграничных-то харчах, что капризная, наверное. Но стоило зажмуриться, и рисовалась в воображении хрупкая девочка, счастливая и немного испуганная — точь-в-точь какой Татьяна Александровна запомнила ее на вокзале в августе шестьдесят восьмого.