Глава 11
Усть-Илимск словно выталкивал ее. Она и рада была бы погрузиться в его жизнь, для того и ехала, чтобы распробовать, как ни громко звучит, вкус эпохи, но никак не могла уловить сути происходящего. Так чувствуют себя люди, не умеющие увидеть голографическую картинку. Перед глазами мельтешат пестрые фигуры, преломляются, многократно друг друга повторяя, но никак не получается наполнить путаный узор объемом, разглядеть целое.
Ей было одиноко. Случались, конечно, приятельницы по общежитию, у которых можно занять соли. Случались и на работе по-своему теплые разговоры. Но не дура же она была, чтобы не услышать их внутреннюю пустоту. Она-то со всей душой, а в ответ — недоумение и насмешка, и, кажется, что бы ни сделала, выйдет только хуже…
Почему ей пришла в голову мысль составить «письмо времени»? Тогда, в семьдесят третьем? А просто модно было. И был хороший повод — Усть-Илим прирастал суффиксом и наконец-то получал статус города, и комсомолу в том же году исполнялось пятьдесят пять, и был, конечно, субботник. Вот и предложила — капсулу, общее письмо, статьи о главном, грамоты, значки ГТО, фото, как здесь все строилось и как жилось, — словом, то, что могло заинтересовать комсомольцев будущего, которые станут жить при разумном миропорядке и им, конечно, будет любопытно, кто его устроил.
Она предложила это на летучке. К слову пришлось — и предложила. До субботника оставалось совсем немножко, и коллектив загудел: дело серьезное, не успеем, — но загудел как-то вяло, с осторожностью. Таня настаивала. Она делала это с горячностью человека, которого внезапно осенило, и, конечно, окажись хотя бы часа два на раздумье, не стала бы упорствовать, но так уж сошлись в тот день звезды… Начальник послушал-послушал — и дал добро. А куда деваться? Кто их разберет, таких Тань, что они подумают и, главное, куда доложат. А она вот что выдумала: чтобы каждый лично подготовил самое для себя важное, из этого и составится капсула.
— Представьте, будто это вы получили посылку из прошлого! — с запалом говорила она. — Что бы вы хотели найти? — Говорила и не замечала шепотка и ухмылок. Толя тогда уже с ними не работал. Все нехотя согласились. А Юрчик крикнул с галерки, что, раз так, с него корпус капсулы.
Капсулу торжественно закопали в городском сквере. Юрчик принес металлический ящичек цвета хаки, явно военного происхождения, с хитрой защелкой. Выкопали на перекрестье двух центральных дорожек, у детской площадки, ямку глубиной в полметра, сложили в ящичек каждый свое. Смирнов-Сидоров от себя положил новенькую пятирублевку.
— Зачем? — удивилась Таня.
— Денег-то при коммунизме не будет, — заметил Юрчик, заглядывая приятелю через плечо. — Только чего ж так много? Положил бы рупь, и дело с концом.
Вокруг засмеялись.
— Мне для комсомольцев будущего ничего не жалко,— парировал Сидоров.
Юрчик поглядывал на Таню. А Таня в тот день была хороша как никогда — темный завиток выбивался из-под пестрой косынки и настырно лез хозяйке в рот, щеки цвели румянцем. Даже бесформенные треники цвета вылинявших чернил ее не портили. Юрчик бросал быстрый взгляд исподлобья и вздыхал, Таня же Юрчика как будто не замечала.
Кто-то принес значки. Кто-то открытки и марки. Кто-то любительские фотокарточки, заранее пожелтевшие, будто они уже долежали до светлого будущего. Принесли компас и наручные часы — очень красивые. Олицетворяя остановившееся мгновение, часы стояли — и показывали одиннадцать десять. Стрелки перевели на точное время закладки капсулы. Принесли «Правду» за прошлый год, с большой статьей об Усть-Илимской ГЭС. Кипятильник — такой штуки лет через пятьдесят наверняка не будет (ошибочное, хоть и логичное предположение). Принесли зачем-то школьный орфографический словарь. Парторг торжественно упаковал в капсулу устав ВЛКСМ, обернутый целлофаном. Ящик был довольно большой — и его заполнили весь. Таня составила торжественное письмо, и его положили поверх прочих подношений. Тогда был хороший день. Теплый, но не жаркий. С осенней горчинкой в синем небе, с дымным привкусом костра. Всем было весело, это уж точно — люди смеялись и тихо переговаривались…
Таня не слышала, не могла слышать. Когда кто-то шепнул: «Как гробик в могилку». И шепоток потонул в тихом согласном смехе. На месте захоронения водрузили красивый камень — символ тех камней, что заперли Ангару. Камень несли вчетвером — Юрчик дурачился и все смотрел на Таню. Она отворачивалась. А еще смешнее оказалось, что забыли сделать табличку. И временно пришлось написать на камне краской, какой красили урны и скамейки, что здесь лежит послание и т.д. и т.п. — предполагая в ближайшее время выгравировать все в лучшем виде.