Зажгла наконец-то свет, набрала воды в чайник. Чайник тоже сама купила. Юля посоветовала. Сказала — чего ты как в каменном веке.
Чайник зашумел, забулькал и отключился. Она заварила себе ромашку. В последнее время со сном было не очень. Все из-за вышибал. Как-то они активизировались. В прошлые годы, бывало, раз в два месяца нервы потреплют — и успокоятся. А в последнее время — чуть не по десять раз на дню. Вдруг правда квартиру отберут? Юля говорит, закон новый приняли — должников выселять. А куда выселять — неизвестно. На улицу. При нынешних порядках это запросто… Только Наташке такое не объяснишь. Думает, умная. А как придет беда — что сделает? Ни-че-го! Потому она и позвала Ольгу. Не хотела — но позвала. Она бы сама отдала долг. Понемножечку, постепенно — если б пенсию побольше. А с другой стороны посмотреть — они там, в европах, совсем заелись. Отчего бы тогда Ольге не приехать, не помочь. Это здесь у них Генин долг — целое состояние, а для Ольги-то небось и не деньги. Пусть приедет, пусть посмотрит, как они тут живут. Пусть раз в жизни оторвет от себя что-то помимо красной курточки. И тогда не будет вышибал, не будет жутких этих звонков, страха не будет… Спать спокойно и не ждать, когда отберут квартиру, выкинут на улицу… «Перед смертью!» — мысленно добавила Татьяна Александровна. Вышло опять фальшиво, но она больше не ощущала фальши, а только беспокойство — как они встретятся? После стольких лет? Какая она, Ольга?
А вдруг она не приедет?
Часть 4
Скандинавская ходьба
Татьяна Александровна пошла в банк, который по старинке называла «сберкассой», и решительно сняла с книжки две тысячи рублей. Обида или нет, надо было «делать стол». В супермаркете долго выбирала, подсчитывала в уме, пока не решилась на баночку икры, картонку с прозрачными лепестками норвежской семги и ананас, оглушительно пахнувший нездешней сладостью.
— Надо было еще рябчика, — заметила Наташка, когда мать разбирала в кухне сумку.
Но Татьяна Александровна цитаты не распознала и шутки не оценила, а разразилась грозной тирадой, что, мол, если бы некоторые работали, тогда были бы в доме и рябчики. Наташка ушла к себе. Мать, когда она волновалась или боялась чего-то, было лучше не трогать.
Желание залатать «нищету» заставляло жарить и парить, драить и облагораживать — лишь бы Ольга ничего такого не подумала. Но если она и правда ничего не заметит, зачем было звать ее и просить денег? Это противоречие рвало последние нервы. Она несколько раз ни за что кричала на Женьку, пособачилась с соседкой, что у той кот линяет на коврик, даже на Юлю прирявкнула по телефону. Про Наташку и говорить нечего — эта кругом оказалась неправа.
Ольга еще только ехала в аэропорт, а в Военграде уже нарезали салат «оливье» и томили в духовке дрожжевой пирог с капустой. Даже диванчик в маленькой комнате был разложен и застелен свежим крахмальным бельем.
Все прибрав и расставив, Татьяна Александровна еще раз прошлась по квартире, замершей в ожидании, — и не нашла, что еще можно выправить. «Нищету не замажешь», — пробормотала, цитируя свою бестолковую дочку. Ну и пусть! Как была в домашних шлепанцах, в халате спустилась к подъезду и уселась на лавочку, потеснив щелкающих семечки соседок, подставила лицо вечернему солнышку. Сидела и молчала, прикрыв глаза.
— Как сама, Тань? — спросила Маринка с того подъезда. — Странная ты какая-то. И не здороваешься.
— Олька приезжает! — ответила, растягивая слова, и победно оглядела аудиторию.
Соседки переглянулись:
— А кто это, Олька?
— Сестра младшая. Неужели не помните? — объяснила Татьяна Александровна с вызовом. — Из-за границы едет. Она у меня в Европе!
В ее голосе чувствовалось торжество.
Глава 13
Ольга вынуждена была признать, что боится ехать в Россию. Но почему? Столько лет мечтала, тосковала. Может быть, потому, что русские ничего не рассказывали о своей стране хорошего? Приходили в кафе, рассаживались и повторяли восхищенно «нравится-нравится-нравится», а потом приводили какой-нибудь случай из домашней практики, в противовес. Ничего такого не говорилось страшного, чего не могло бы случиться в тех же Кралупах, но маленькие неприятные фактики падали в копилку и там откладывались — и в итоге получился засор. Ольга поймала себя на том, что думает о бывших соотечественниках «странные эти русские», — как будто сама не имеет к ним отношения. И чего жаловались? Из России ехали туристы как туристы. Выделялись разве какой-то настороженностью — как будто всегда ждали неприятностей. Но деньги явно у них водились. А молодежь, пожалуй, даже поскромнее была, чем те же немцы или итальянцы.