— Не думаю, — начал он, и лишь потом сообразил, от чего отказался.
От шанса заглянуть в эту ужасную книжицу и увидеть, что там написано о нем.
Но не успел он высказаться, как она продолжила:
— Думаю, вы лучше знаете, что нужно вашей дочери.
— Уверен, она сделает хорошую партию, — ответил Джеймс, все еще проклиная себя за то, что отказался от предложения заглянуть в писанину герцогини.
— Да, конечно, — сказала Элинор. — Вы говорите как настоящий отец.
— Надеюсь. — Он прекрасно знал, что ничего не сделал, чтобы помочь Арабелле найти достойную пару. Совсем наоборот.
— А вы?
— Что я? — поднял на нее глаза Джеймс.
— Вы сделали хорошую партию, когда женились?
Честный заботливый свет ее голубых глаз застал его врасплох.
— Думаю, да, — признался он, шокированный тем, что сказал так много на тему, которую вычеркнул из своего сердца, из своей речи.
— Она давно умерла? — тихо спросила леди Стэндон. — О Боже! Я снова любопытствую. Пожалуйста, простите меня… я не имею права…
Джеймс покачал головой:
— Нет, миледи, это не секрет. Моя жена умерла во время родов.
Элинор вздрогнула.
— Неудивительно, что вы больше не женились. После такого потрясения.
— Да, именно, — ответил Джеймс, но совсем по другой причине.
«Родерик! Родерик! Я выйду только за него! — кричала в лихорадочном бреду Ванесса. — Родерик, где ты?» В ее криках не было ни слова о Джеймсе и о новорожденной девочке. Все ее мысли были только о мужичине, которого она любила и от которого отказалась ради благополучия семьи. Ради того, чтобы стать герцогиней Паркертон.
Ванесса никогда не любила его. Ее улыбки, вздохи, свет в глазах предназначались другому. Джеймс отошел от ее смертного ложа, пронзенный правдой, о которой никогда не подозревал. Она любила его титул, а не его самого.
В ту мрачную ночь и последующие за ней долгие годы Джеймс думал, что сойдет с ума. Но не сошел. И жизнь продолжалась.
А теперь он сообразил, что жизнь проходит мимо.
Он поднял взгляд на леди Стэндон, которая улыбалась над шитьем, решительно настроенная заключить выгодный брак. Все, что он хотел сделать, — это спасти ее от такой судьбы.
— Послушать лондонских швей и портных, такую простую работу, — она кивнула на его сюртук, — могут как следует делать только француженки. Чего только не придумают, чтобы оправдать непомерную дороговизну.
Леди Стэндон поднялась, он тоже встал, они встретились в середине комнаты. Когда она помогла ему надеть сюртук, Джеймс восхитился, как ловко она превратила обноски Джека в нечто почти респектабельное.
Но если дело и вправду в этом, почему он чувствует себя таким повесой?
Она обошла его и потянулась расправить лацканы.
Снова она была рядом, так скандально близко, что он не мог удержаться.
Возможно, он сошел с ума, как это случалось с его предками Тремонтами.
Но как он мог не воспользоваться моментом и не поцеловать ее?
Глава 8
Руки Элинор застыли на грубой шерсти сюртука мистера Сент-Мора. Она разглаживала ткань на его груди, расправляла швы, как заправский камердинер, но в следующую секунду сообразила, что именно она делает.
И это не имело ничего общего с шитьем.
Ее пальцы скользили по его великолепной груди, она не думала, как сидит его сюртук.
Элинор закрыла глаза и хрипло вздохнула.
То, что скрывал сюртук, было более чем желанно.
Под ее руками была невероятная мощь, и не только в стене мышц, но и в его гордой повадке. В загадочном характере.
Этот мужчина не какой-нибудь неженка. Не бездельник в сюртуке с подбитыми ватой плечами и с накладными икрами, дающими лишь иллюзию настоящего мужского телосложения.
Мужчина перед ней был действительно мужественным.
Элинор вспомнила его костюм на маскараде. И его нагую грудь под своими пальцами.
Элинор задрожала, его руки крепко сомкнулись вокруг ее талии… воспоминания захлестнули ее.
«Ох, это случилось слишком быстро, и хотя…»
Ее ресницы взлетели вверх, и она уставилась на пуговицы на его сюртуке.
Мелькнула нелепая мысль, что одну пуговицу она забыла перешить.
Еще одно доказательство того, как этот мужчина нуждается в женщине… нуждается в ней!
Она снова вздрогнула, заставляя себя поднять взгляд от висящей на одной нитке пуговицы и посмотреть ему в глаза.
Но как она могла? Как она могла, если точно знала, что произойдет дальше.
Он поцелует ее, как сделал на маскараде.
Внутри у нее все трепетало, голова кружилась.
Ох, она видела это так ясно… он наклонит голову, накроет губами ее рот и потом…
Колени у нее подгибались, пальцы вцепились в грубую шерсть сюртука. Она цеплялась за Сент-Мора, поскольку не решалась поднять на него глаза. Просто не могла.
«Тогда почему ты купила это платье?»
Элинор украдкой взглянула на лежавший на диване сверток, в котором было платье для любовницы, для страстной женщины.
Если она не может отважиться снова поцеловать мистера Сент-Мора, как у нее хватит духу надеть это платье?
Элинор посмотрела в его глаза, в которых горел страстный огонь.
Казалось, это должно было напугать ее, но не напугало. Сент-Мор прижал ее к себе, теперь их разделяла только одежда, ее тело прилепилось к нему.
Было что-то столь интимное, столь поразительное в том, как он подходил ей, как встретились их тела, что ситуация, вместо того чтобы быть скандальной, стала единственно верной.
Без единого слова он наклонился и пленил ее губы поцелуем с той же вольностью, что позволяла ему держать ее так.
Его губы играли с ее губами, дразнили, и она испытывала невыразимое блаженство. Это было слишком — его объятия, его прикосновения, его поцелуй. Теперь, когда она касалась его бедрами, когда ее грудь прижалась к его торсу, его руки начали исследовать ее тело.
Медленно и дразняще они скользили по изгибам ее тела, как только что делала она. Но она, по крайней мере, сначала, действовала с определенной целью — в конце концов, его сюртук действительно нужно было расправить, — а у него было совершенно иное намерение.
Его руки обхватили ее ягодицы, прошлись по бедрам, кружили вокруг полной груди, зажигая в ней огненные спирали желания.
И все это время он продолжал целовать ее, дразня и пробуя на вкус, его дыхание было жарким, когда он коснулся губами ее шеи.
В этот миг она могла дышать, но только в этот миг, потому что его губы вернулись к ее губам, голодные, опасные.
Она горела в той же лихорадке страсти, обвила руками его шею, прижималась к нему.
Но в ее отрывочные мысли проникло звяканье колокольчиков.
Колокольчики? Так трудно сосредоточиться, когда он притянул ее еще ближе, его горячие губы исследовали ее шею, оставляя дурманящий след желания.
Потом в ее мысли, вернее в чувства, ворвались торопливые шаги, и она осознала что-то очень важное.
Это не небесные колокола эхом отдавались у нее в голове, это дверной колокольчик.
У входной двери ее дома…
А шаги? Теперь они слышны у гостиной. И голос, которого было достаточно, чтобы прояснить ее затуманенные страстью мысли.
— Не думаю, что она вернулась, — сказала Минерва. — Но я могла ошибиться.
Следом за этим дверь скрипнула и начала открываться.
Слава Богу, дом был в таком запущенном состоянии, что ржавые дверные петли дали Элинор и Сент-Мору время отпрянуть друг от друга и занять подобающую и благопристойную позицию подальше друг от друга.
От его рук!
Элинор пыталась выровнять дыхание, пригладить волосы, взглянула на платье, но не было времени привести все это в порядок — дверь распахнулась, и на пороге появились Минерва и Люси.
Еще одна мысль пронзила Элинор: хвала Всевышнему, здесь нет остроглазой тети Беделии: от глаз этой особы ничто не укроется.
Но Люси и Минерва тоже явно ничего не упустили.
— О, Элинор, ты дома, — сказала Минерва. — А я как раз говорила Люси, что не уверена, что ты вернулась, но она настаивала на этом, и вот ты здесь.