Безумное желание вспыхнуло в его груди, точно такое, какое возникало у него, когда он встречался с какой-нибудь продажной юбкой. Однако этим женщинам не было никакого дела до его внешности, поскольку он щедро оплачивал их ласки. Итак, их брак — чисто деловое соглашение, хоть и облеченное в наряд респектабельности и замешанное на очень больших деньгах — по сути, мало чем отличалось от сделки между клиентом и проституткой.
Но имела ли леди Розамунда хотя бы малейшее представление о том, что обязана будет делать, когда станет его женой? Гриффин готов был биться об заклад, что не имеет, иначе убежала бы от него сломя голову. Что, кроме отвращения, могли вызвать у этой равнодушной красавицы его ласки, в искренность ее ответа при всем своем желании он никак не мог поверить.
Да, он хотел ее. Ее красота сводила с ума, но он подавлял в себе это ненавистное чувство. Он мучился и страдал, у него все плыло перед глазами.
Тот же самый необъяснимый порыв, который заставляет школяров дергать за косы наиболее красивых девочек, овладел Гриффином. Он подошел к ней и прижал к каменной стене.
Розамунда не попыталась выскользнуть, не испугалась и не заплакала. Подняв голову, она взглянула ему в лицо. В ее больших глазах не видно было страха, а губы слегка приоткрылись.
Черт побери, невозможно понять, что происходит в душе этой девушки. Неужели она его не боится?
Хриплым от волнения голосом он спросил:
— Это не будет обычный брак по расчету. Я хочу обладать вами. Вы будете принадлежать мне и только мне, понимаете?
Она покраснела, но когда заговорила, ее голос звучал ровно и невозмутимо:
— Разумеется.
Разумеется? Что происходит в ее голове? Понимает ли она, что он имел в виду? Гриффин шумно вздохнул:
— Вы хоть понимаете, что говорите?
Розамунда поморщилась:
— Я не наивная дурочка, мистер Девер. Я знаю, что значит брак.
Ее откровенный ответ и прямой взгляд содержали в себе открытый вызов. Внезапно от возникших в его воображении картин — она, совершенно обнаженная, лежит на кровати — у него перехватило дыхание.
Нет, не может быть, чтобы она добровольно пошла с ним к алтарю. Тут явно был скрыт какой-то коварный ход. Да, она выйдет за него замуж, но затем, начиная с первой же ночи, будет выказывать к нему неприязнь и отвращение.
Внутри у него все дрожало от возбуждения. Неужели его богатство и положение в свете так привлекательны в ее глазах? Ни одна женщина не посмела так рисковать, заигрывая с ним.
На ее пухлых розовых губах играла робкая улыбка. Ласково, словно разговаривала с ребенком, Розамунда сказала:
— Я не боюсь вас.
От этих слов у него что-то оборвалось внутри. За исключением Жаклин все остальные женщины, с которыми он встречался, судя по их виду, до смерти боялись его.
Беспричинная злоба овладела им. Внезапно Гриффину ужасно захотелось, чтобы она испугалась его, чтобы страх отчетливо выступил на ее красивом и спокойном лице. А как иначе вывести ее на чистую воду?
Со сдавленным рыком Гриффин обнял ее за талию, приподнял и впился в губы.
Пламя опалило все внутри его, как только он с силой прижался к ее губам. Он почти не понимал, что делает. Ему хотелось наказать ее, вырвать у нее признание, как он ей противен. Сорвать во что бы то ни стало с нее покров благопристойности.
Однако ее нежная, так чудесно пахнущая женственность вдруг коснулась его, волнуя и тело и душу. С хриплым стоном он еще крепче обхватил ее и снова стал целовать.
Интуитивно Розамунда почувствовала его злость: таким образом он хотел наказать ее. Хотя у нее не было ни малейшего представления, почему он считает, что она заслужила подобное наказание. Одной рукой он, держа ее за талию, прижимал к себе, а другой сорвал шляпку и растрепал прическу. Из рассыпавшихся по плечам волос посыпались шпильки.
Ни один мужчина не целовал ее раньше, тем более с такой откровенной свирепостью. Подавленная его мощью, но отнюдь не испуганная, Розамунда вела себя по меньшей мере странно. Ее поведение шокировало бы всякого, кто ее знал. Предательские мурашки бегали по спине. Странное, расслабляющее и волнующее чувство теплоты охватило ее.
Он обладал огромной силой. Смущение, разбуженная чувственность и откровенное любопытство смешались в ее душе. Как долго она мечтала о поцелуе, но более нежном, совсем не похожем на этот, полный грубой чувственности.
Она уперлась руками в его плечи, намереваясь оттолкнуть, но, почувствовав бугры мышц, сразу поняла тщетность своего намерения. Жаль, что ее руки были в перчатках: ей вдруг захотелось ощупать пальцами эту сеть мускулов, выпиравших из-под кожи.
От него пахло конюшней, мужским потом и еще чем-то напоминавшим запах мускуса. Как это ни странно, это не вызывало в ней ни малейшего отвращения.
Гриффин посадил ее на низкую каменную ограду, так что голова оказалась на одном уровне с его головой. Затем опять сладострастно прижался к ее губам, раздвигая их и проникая языком еще глубже. Вздох застрял в груди, так как ее охватило столь же сильное ответное желание. Он так плотно прижался к ее губам, что она едва могла дышать.
Горячая спираль вдруг распрямилась внутри у нее и через несколько секунд снова свернулась в плотный горячий комок. Невольно в ней вспыхнуло непреодолимое желание ответить на его поцелуй столь же горячо и страстно, но, поколебавшись несколько секунд, она благоразумно отказалась от подобной мысли.
Тем не менее Розамунда не могла понять, что с ней происходит. Неужели в ней так мало гордости, что подобное оскорбление, конечно, его действия никак нельзя было назвать вежливым знаком внимания, пробудило в ней страсть?
Однако ее зажег не столько огонь его поцелуя, сколько скрытая под ним боль. Впрочем, что ж тут удивительного? Она на миг представила, каково было ему жить под деспотической властью деда — чудовища, а не человека. Понятно, почему он не мог поверить в честность ее намерений выйти замуж.
Она на самом деле искренне хотела этого.
Волна жалости всколыхнула ее сердце. С тихим стоном она ответила на его поцелуй, безыскусно, но с жаром. Руками она обняла его лицо, пальцами лаская волосы. Одновременно, в виде пробы, она просунула навстречу свой язык.
Гриффин застыл на месте, наконец с тяжелым вздохом он оторвался от ее губ.
Розамунда шепотом произнесла его имя, но он, похоже, ничего слышал. Наклонив голову, Гриффин несколько раз глубоко и тяжело вздохнул, так что теплый воздух ласково коснулся ее шеи.
После долгой паузы он поднял голову. Стараясь не смотреть на нее, он молча поднял ее со стены и бережно поставил на землю.
Розамунда коснулась пальцами своих губ, на которых еще сохранился вкус его поцелуя.
— Гриффин?
Их взгляды встретились. Скрытая на дне его серо-холодных глаз мука взволновала Розамунду. Она протянула к нему руки, желая обнять и утешить его. Он взглянул на нее так, будто в ее руках была ядовитая змея.
Собрав все свое мужество, она подошла к нему, очень осторожно, словно к дикому, крайне злому и недоверчивому жеребцу, и легко провела пальцами по обнаженной руке. Твердые как камень мускулы задрожали от ее слабого прикосновения.
— У нас нет больше причин не идти к вашему деду? — спросила Розамунда ласковым, нежным тоном.
Он глубоко вздохнул, его ноздри затрепетали, а шрам на виске вдруг побелел. Гриффин покачал головой.
— Это безумие, — пробормотал он.
Не дожидаясь ответа, он повернулся и быстрыми шагами пошел прочь.
Глава 3
Лондон, 1815 год, зима
Три года спустя
Стук молотка председателя призвал собравшихся к порядку. Герцог Монфор оторвался от бумаги с перечнем вопросов, которые необходимо было решить, и окинул взглядом всех, кто сидел за столом.
Началась очередная зимняя сессия «брачного министерства».
Невольно Монфор вздохнул про себя. С годами, как ему казалось, эти собрания проходили все чаще и чаще.