Мы пообедали в ресторанчике на верхнем этаже, куда вели те самые ржавые ступеньки. Уселись как были, в мокрых шортах, за обтянутый свиной кожей столик, и утонченная мексиканская парочка придирчиво разглядывала наши запачканные песком ноги и спутавшиеся от соли волосы. Отец поглядел на парочку, а потом на меня.
– Они и понятия не имеют, что теряют, – сказал он, закатывая глаза и надувая щеки, которые сразу стали похожи на розовые мячики.
– Они думают, будто что-то собой представляют, – продолжал отец. – Вот мы только что катались на отменных волнах, и в море не было ни одного человека, а они тупо сидели здесь, попивая кофеек и болтая бог знает о чем.
Я посмотрел на шикарную парочку. Они пили кофе маленькими глоточками, как птички. Мужчина разглаживал на себе льняную рубашку. Я представил, как мы с отцом раскатываем по морю верхом на тех волнах.
– Для них это было бы скучно, – сказал я.
– Нет, ну ты подумай! – отозвался отец, и мы захохотали, как две обезьянки.
Утром боковой ветер разогнал массивы волн до мелкой, не выше 30 сантиметров, ряби. Мы уехали оттуда, и в Бахе нам больше нигде не встретилось хорошей волны. Все утро мы двигались через однообразную пустыню и наконец припарковались на утесе, покрытом песком и пылью. Ни кустов, ни травы, ни цвета – кроме изумрудного моря внизу. От одного взгляда на него я ощутил прохладу.
– Хорошо, что мы поймали вчера те волны, – сказал отец.
– Да уж получше, чем целый день сидеть в раскаленном грузовике, и куда ни глянь – везде одна пыль.
Он рассмеялся.
– А ты когда-нибудь попадал в «трубу?»[22] – спросил отец. – Чем-то похоже на полет по глубокой целине…
– Правда?
– Ага. Хотя это совсем другое, но чувство – то самое.
В сапфирово-синих глазах отца плясал дикий огонек. Он увидел его во мне, а я в нем – воспоминание о том чувстве, когда паришь в невесомости, и на кончике языка медовая сладость, и чистая, красная кровь наполняет сердце, и тебя несет и несет поток ангельской музыки, прозрачный горный воздух.
– Может, и для тебя найдется пара труб, Малыш.
– А что будет, если не удастся выбраться из трубы?
– Разобьешься.
Долгий серьезный взгляд подчеркнул значимость этих слов.
В тот вечер отец был сам на себя не похож. Мы поужинали в городке, где было полным-полно мексиканских туристов, и он хмуро разглядывал людей, снующих по мощенной булыжниками улочке. Мне показалось, что отец заглядывается на женские попки. Он сказал, что неважно себя чувствует, и поужинал апельсинами и свежим чесноком с сыром.
– Ты грустишь из-за Сандры?
– Да нет… Просто пытаюсь не разболеться.
– А она будет в городе, когда мы вернемся?
– Не знаю. Надеюсь, что да.
В номере мы включили вентилятор, купленный в местном хозяйственном магазинчике – грязном, сыром помещении с кучей пустующих полок. Он был частью надломленного мира – мира недостроенных зданий и недоделанных дорог. Мы сидели голышом на кроватях и попеременно ловили струи воздуха из вентилятора. Отец настроил гитару, которая изрядно поползла от жары, спел «Голубые глаза, плачущие под дождем» Вилли Нельсона и выключил свет.
На следующий день мы загрузились на паром и поплыли через море Кортеса. Я решил, что единственный плюс восемнадцатичасовой переправы – идущая от воды прохлада. Отец играл в покер с одним доктором из Скандинавии и его хорошенькой женой. На столе перед ним росли стопки банкнот в 1000 и 10 000 песо. Я подумал, уж не пытается ли он произвести впечатление на супругу доктора. У нее были очень светлые волосы и зеленоватого оттенка глаза – полная противоположность
Сандре.
На заходе солнца появились дельфины – они катались на волнах, расходящихся от
носа парома. Это зрелище загипнотизировало меня. Дельфины – вот лучшие в мире серферы!
Посреди ночи я внезапно проснулся. Отец сворачивался клубочком на своем конце скамьи, и его макушка оказалась рядом с моей. От него странно
пахло.
– Что это за запах? – поинтересовался я.
– Ну, последние дни мы с тобой изрядно потели, – ответил он.
– От тебя пахнет как от той женщины, – сказал я.
– Когда ты пошел спать, мы с ней немного потанцевали, – сообщил отец. – Видимо, я пахну ее духами.
– А где был муж?
– Он тоже танцевал.
«Ну да, конечно», – подумал я.
Наутро мы сошли на берег в Масатлане, где вместо полыни змеились густые заросли. Холмы были покрыты темно-зеленой растительностью, источавшей запах влажной земли. «Вот это настоящая Мексика», – подумал я.