Мой мозг запротестовал: «На тебя сейчас рухнет волна. Вали отсюда!»
Но тут раздался другой голос, голос какой-то всеведущей силы: «Она приоткрывается, она закручивается, ты как раз уместишься внутри».
«Невозможно. Гора вот-вот обрушится, а ты прямо под ней, надо занырнуть от греха подальше».
«Вовсе нет. Она изогнется, и ты попадешь прямо внутрь».
Я на автомате подтянул колени к груди, и доска скользнула в полость. Я въехал в трубу и закрыл глаза.
Вокруг все грохотало. Я открыл глаза. В овальном окошке виднелась песчаная коса. Каменистые пики. Кокосовые пальмы. Но вот грохот унялся, и вращающаяся полость погрузилась в тишину. Зловещая стена волны изогнулась и обволокла меня со всех сторон, затянув в свою утробу. Она могла меня покалечить или даже убить, но вместо этого сжимала в ласковых объятиях, и я завис где-то между паникой и восторгом. Все потаенное, доселе незримое, теперь обрело яркость и пульсировало во мне. Я был здесь, в этой неуловимости, в вожделенном пространстве чистого счастья.
Окошко изменило форму, вжииих! – я вынырнул, и на меня обрушился внешний мир со всеми его красками, звуками и суматохой.
Отца я увидел сразу же. Он ослепительно улыбался, глаза лучились любовью, и я ощутил себя рыцарем, который привез домой золотую чашу. Я скатился по задней стенке волны.
– Вот это да, Чудо-Мальчик! Ты потрясающе прокатился по трубе!
Я кивнул. Губы щипало от соли. Я заметил, что по груди отца стекает струйка крови. На спине красовалась большая глубокая рана.
– Ты в порядке? – спросил я.
– Все нормально, Оллестад.
– У тебя кровь вовсю хлещет!
– Все не так страшно, как выглядит…
Мама говорила то же самое о своем подбитом глазе.
– Расскажи, как это было? – поинтересовался отец.
– Н-ну… – я пытался отыскать какие-то слова, образы, но улавливал только ощущение: никогда в жизни мне не было так хорошо.
– Даже не знаю… Круто, – сказал я.
Отец ответил мне долгим взглядом. Казалось, он находился в полной гармонии с тем пронзительным восторгом, который разливался по моему телу.
– Очень немногим удавалось попасть туда, где ты только что был, – сказал он. – Туда, где нет места всякой шушере.
Мы дрейфовали на досках и размышляли о том идеальном пространстве, где я побывал. На море наступило затишье. Капли крови отца падали прямо в океан, но после катания я даже не думал об акулах. Казалось, мы неуязвимы, потому что являемся частью окружающего мира. Все, что совсем недавно казалось чуждым, вдруг наполнилось смыслом и мудростью.
Глава 15
Сандра свернулась клубочком…
…возле крыла. Вдруг она схватила меня за руку и сдавила ее так, что я вздрогнул от неожиданности.
– Как он мог умереть? – вопрошала она. – Как твой отец мог умереть?
Я зарычал, как волк, в которого, казалось, превратился. Ее вопрос был отметен, отброшен прочь прежде, чем мозг мог его переварить. Моя замерзшая кожа словно превратилась в жесткую шкуру, не пропускавшую ни снег, ни ветер, ни дурные мысли. Я опустился на корточки, чтобы еще глубже влезть в эту шкуру. Затем скользнул под крыло, постелил на снег коврик и подоткнул его под заднюю стенку нашего убежища.
– Забирайся под крыло, – велел я.
Сандра вползла в убежище, и я последовал за ней. Она обвила меня руками. Два зверя, укрывшиеся в своей норе.
– Надеюсь, нас найдут, – сказала Сандра.
– Поспи, – ответил я. – Надо отдохнуть.
– Мы умрем? – спросила она.
– Нет, – заверил я, а сам подумал, не замерзнем ли мы насмерть, дожидаясь, пока нас спасут.
От близости тела Сандры под крылом стало тепло, и я провалился в сон.
Я видел сон, в котором понимал, что все это мне уже снилось – до того, как я открыл глаза впервые после катастрофы. Я пытался подсчитать, сколько часов прошло с тех пор. Или это было меньше часа назад?
В том сне я лечу вверх ногами. Мои синие «Вэнсы» мелькают над головой. Меня засасывает в светящийся белый овал с черной каймой. Сверху просачивается зернистый свет. Я лечу к нему вперед ногами и спрашиваю себя, что происходит. И тут приходит ясный и спокойный ответ: «Ты умираешь». «Надо же, умираю», – удивленно повторяю я. Вдруг что-то начинает тянуть меня вниз. Я никак не могу добраться до зернистого света, до приоткрывшегося просвета. Меня удерживают две руки, две струи – нет, скорее сильная волна. Она не дает мне подлететь к зернистому свету.
– Он прыгнул на меня, – проговорил я и проснулся от звука собственного голоса.
Сандра лежала, крепко обняв меня. Руки у нее были очень холодные. Я повернулся и прижался к ней, уткнувшись лицом ей в шею. Представил, как отец напрыгивает на меня в тот момент, когда самолет разваливается на части. Он спас мне жизнь, и я найду способ спасти его. Я цеплялся за эту надежду, хотя в глубине души знал, что уже слишком поздно. Приникнув к телу Сандры, я снова задремал.