– Пора загипсовать руку, Норман, – сказал он.
Мне наложили гипс, сестра сменила мазь и повязку на содранных костяшках, затем замотала гипс эластичным бинтом, и рука стала похожа на какую-то дурацкую дубину.
Я погрузился в воспоминания. На меня уставились широко раскрытые глаза Сандры – крохотные осколки сапфира; голубые, а не карие, как на самом деле. Как я ни пытался мысленно заменить цвет зрачков, они оставались сапфировыми.
Раздался голос – кого-то провожали в мою палату. Я соскочил с кровати. Открылась дверь, и ко мне кинулась мама. Она опустилась на колени, и сумка стукнулась о линолеумный пол. Мама обняла меня, на мою щеку закапали слезы. Она произнесла дрожащим голосом:
– Нам сказали, что вас перестали искать…
Мама запустила пальцы мне в волосы. Она не сводила с меня глаз, словно не верила, что я действительно стою перед ней.
– А через час они перезвонили: «В Болди-Вилладж обнаружен мальчик, который утверждает, что попал в авиакатастрофу».
Мама крепче сжала меня в объятиях.
Потом подошел Ник, потрепал меня по спине и сказал, что благодарит Господа за то, что я выжил. Я вспомнил данный себе зарок – если выживу, то поверю в Бога. Но не похоже было, чтобы тот приложил руку к моему спуску. Я должен благодарить своего отца, а не Господа.
– Они уже достали папу? – спросил я.
Ник взглянул на маму.
– Нет, милый, – ответила она. – Зато нашли Сандру.
– Она мертва?
– Да.
– Так я и думал, – проговорил я.
– Нам сказали, ты накрыл ее ветками, – заметил Ник.
– Ну да. Чтобы не замерзла…
– Но ты же думал, что она умерла, зачем же было ее накрывать? – спросил Ник.
Я нахмурился. Он что, думает, я опять вру?
– А если бы оказалось, что она все-таки жива?
Ник моргнул, словно его ударили по щеке.
– Угу, – выдавил он.
В комнате было окно, и я отметил, что уже стемнело. Больше я ни разу не спросил об отце. Я не плакал и не чувствовал боли, потому что сменил кожу одиннадцатилетнего мальчика на шкуру потолще.
Глава 39
На следующее утро Ник…
…пришел с опухшим лицом и налитыми кровью глазами – так он обычно выглядел после грандиозных пьянок. Меня посадили в кресло на колесиках и отвезли в большое помещение, где было полно журналистов и камер. Мы с мамой отвечали на их вопросы. Я сказал им, что отец учил меня никогда не сдаваться. Эту фразу произнес прошлым вечером Ник, и она звучала как надо, поэтому я ее повторил.
После интервью мы поехали в Палисейдс, в купленный отцом домик на краю каньона, над океаном. Из-за повязки и гипса я не мог ничего делать руками, а пальцы ног до сих пор не отошли от онемения, так что мне не удалось выйти из дома поиграть.
В тот вечер к нам приехала Элинор. Она легла спать со мной на одной кровати. Мама с Ником были наверху и вели себя очень тихо. Мне не спалось, ноги сводило судорогой, и я корчился от боли. Я включил радио. Оно было настроено на новостной канал, и там обсуждали катастрофу. Два человека рассуждали о том, не могло ли так случиться, что самолет был выведен из строя каким-нибудь обиженным на отца сотрудником ФБР. Говорили о мстительности Дж. Эдгара Гувера и о том, что большинство его верных лейтенантов по-прежнему занимают высокие посты в ФБР.
– Дешевая утка, – сказала Элинор, поворачивая колесико на другую волну. – Им вечно мерещатся заговоры. Люди обожают верить в худшее.
Ноги у меня скручивало болью, и Элинор стала растирать их. Ей пришлось массировать их всю ночь напролет. А еще она разговаривала со мной, отвлекая от боли, читала мне вслух, успокаивала. Я знал, что мама занята Ником – они обсуждали всякие дела, видимо, очень важные. Но пока рядом была Элинор, моя вторая мама, я ни в чем не нуждался.
Я проспал почти весь следующий день. Мама готовила мне все, что я хотел, и, жадно проглотив пищу, я снова засыпал.
В свой второй вечер дома я проснулся около девяти. Я лежал в кровати и вдруг почувствовал, что сверху доносится запах травки. Услышал смех мамы и Ника. Громкий смех. Я дотянулся до стоящего у кровати телефона и позвонил Элинор.
– Приезжай, пожалуйста, – попросил я.
Увидев в дверях Элинор, мама спросила, что она тут делает. Та ответила, что я ей позвонил.
– Элинор, я справлюсь сама, – сказала мама.
Я поднялся наверх и начал настаивать, чтобы она осталась. От этого требования мама и Ник буквально застыли на месте. Но, думаю, синяки и раны у меня на лице, сломанная рука и обмотанные повязкой пальцы обезоружили их.