– А у тебя кишка не тонка, парень, – признал он, давая задний ход.
– Спасибо, что пустил меня, – сказал я.
– Все было бы куда проще, если бы ты не врал, Норман.
– Знаю, – ответил я. – И все было бы куда проще, если бы ты не пил.
– Ну что тут скажешь, – отозвался Ник. – Ты прав. В чем в чем, а в этом ты абсолютно прав.
Ник бросил пить и держался в глубокой завязке, а вскоре умерла бабушка Оллестад. Он отвез нас с мамой на похороны. Панихида проходила в той же церквушке, где отпевали отца, – примерно в часе езды от Палисейдс. Все говорили, какая это была добрая и щедрая женщина, как много в ней было жизни. Несколько раз упомянули отца, и я содрогнулся от мысли, что все это время он наблюдал за мной и видел, насколько я озлоблен и слеп ко всему прекрасному. Я обратился к нему, словно отец витал у меня над головой, и сказал, что уже исправляюсь. «Видел, как я недавно ездил на серфинг?»
По дороге с похорон я неотступно думал о дедушке. Он стоял с очень прямой спиной, и когда все собрались у церкви, внимательно выслушал утешения каждого родственника. Сам он заговорил всего пару раз, и речи его были кратки и поэтичны, словно звуки музыки или краски картины, поднимавшие всех над суетой. В его глазах мерцали те же голубые огни, что и у нас с отцом. Еще я подумал, что папа очень скорбел бы по бабушке, но не был бы парализован горем и сыграл бы на гитаре для всех собравшихся у церкви.
Мы ехали по скоростной автостраде. Ник был за рулем, и я невольно сравнивал его резкие движения с плавными жестами отца. Нику тяжело давалось общение с людьми, и на похоронах он постоянно вздыхал и произносил натужные сентенции о жизни и смерти. Он действовал грубо, нахрапом, тогда как отец, по моим представлениям, брал обаянием. Я мысленно противопоставил шальную улыбку отца красной, напряженной физиономии Ника.
Когда мы выезжали из тоннеля Макклюр на шоссе Кост-Хайвей, Ник заговорил о том, что нужно быть хорошим человеком, об ответственности, упорном труде и честности. Он выбирал такие слова, как «колоссально» и «катастрофически». Казалось, что Ник напутствует солдат перед отправкой на фронт. Но вместо фронта мы прибыли в Палисейдс – сонный и ленивый в этот ясный, безветренный субботний полдень.
Погрузившись в воспоминания и сравнения, я побрел вниз по ступенькам к океану. Вдоль линии горизонта собирались морщинки свэлов. Вот-вот должны были подъехать дедушка, Элинор и Ли, и я побоялся спросить, можно ли мне сходить на серфинг.
Утро мы с дедушкой провели у Элинор, почти не разговаривая между собой. Ближе к полудню он сказал, что ему нужно чинить крышу, забрался в свою машину и уехал к себе в Вальярту.
В следующие выходные я занимался домашними делами и вдруг заметил, что на море поднимаются волны. Я подождал еще час, чтобы убедиться, что не ошибся. Но волны все росли и росли, и я решил поехать в Топангу на автобусе в 3.30. Мама и Ник уехали по делам. Перед уходом Ник напомнил мне, что Санни повадилась гоняться за койотами по каньону, где полным-полно ловушек, и теперь мы до темноты держим ее в доме или на верхнем крыльце, чтобы она не угодила в западню.
– Нет проблем, – ответил я.
Делая сэндвич с плавленым сыром, я еще раз напомнил себе, что нужно загнать ее в дом. Потом позвонил Рохлофф из телефонной будки в Топанге и сказал: «Волны зашкаливают!» Я пришел в такой восторг, что схватил свое снаряжение и побежал к остановке. Я прямо-таки видел, как доска взрезает «губу» волны, как я делаю катбэк[65] и как лечу в трубе.
Когда я сошел с автобуса, на море показался сет из четырех волн. Все «легенды» были в воде, и я наблюдал, как они разрывают сет, пока втискивался в гидрокостюм. Рохлофф примостился на нижнем ярусе спасательной станции. Он спросил, где я пропадал, и мне пришлось рассказать о похоронах бабушки. Рохлофф кивнул и сменил тему. Застегивая молнию, я заметил, что на меня пялится Бенджи. Он и его дружки сидели под деревом. Я проигнорировал его взгляд, а Рохлофф сказал, что слышал, как Бенджи грозится меня подрезать.
– Гляди в оба! – предупредил он.
Я пожал плечами и подумал, что важно только одно: кататься на волнах и не обращать внимания на всякую белиберду.
– Я приехал развлекаться, – сообщил я Рохлоффу.
– Вот и славно, – ответил он.
Я сосредоточился на волнах: смотрел, как они разбиваются, и прикидывал, откуда лучше стартовать, не обращая внимания на злобные взгляды Бенджи. Я неспешно дошел до мыса, взобрался на доску и прыгнул под маленькую прибрежную волну. С меня словно соскоблили слой тоски и печали, и мне показалось, что я могу видеть на тысячи километров вокруг. Потом я уселся на мысе рядом с «легендами», и они начали расспрашивать, где я пропадал. Я рассказал.
65
Классическое серферское движение – мощный разворот носа доски к разбивающейся части волны.