О святые небеса…
Все разумные мысли вылетели у Джейн из головы, когда его пальцы осторожно коснулись ее груди.
Моттон погрузился в поток ошеломительных ощущений: тело девушки, которую он держал в объятиях, было таким нежным и мягким, ее губы такими сладкими, когда он целовал их… а дивный аромат ее кожи, аромат чистоты и невинности, с которым смешался мускусный запах жаркого желания… а ее дыхание, частое и прерывистое!
Она была поначалу такой возмущенной, мало того, разъяренной, а теперь вдруг стала податливой, женственной и невероятно соблазнительной. Возбужденной. И он… он сам горел огнем страсти – его фаллос того и гляди прожжет дырку в штанах.
Одной рукой Моттон притянул девушку ближе, прижал ее к своему злосчастному напряженному члену, но это соприкосновение только усилило пламя желания. Другой рукой он приподнял одну из ее дивных грудей. Упругая, нежная, совершенная, эта грудь заполнила его ладонь так, словно была создана для этого. Он пробежался быстрыми легкими поцелуями по ее подбородку и потрогал большим пальцем кончик соска, затвердевшего от этого прикосновения. Желанная девушка прерывисто вздохнула в его объятиях.
Он усмехнулся и поцеловал ее за ушком, потом еще раз коснулся пальцем возбужденного соска. Джейн снова вздохнула.
Что касается Моттона, то он прямо-таки задыхался от нараставшей страсти. Ситуация становилась критической. К сожалению, канапе было слишком маленьким и узким для двоих. А письменный стол? Джейн весьма кстати освободила его от непристойной статуэтки. В данный момент Моттон готов был пойти на пари, что его собственное мужское достоинство куда больше, чем у Пана.
Джейн обеими руками погладила Моттона по спине и, задержав ладони на ягодицах, прижала его к себе.
Он оставил в покое ее подбородок и снова обратился к губам, но прежде чем добрался языком до ее языка, Джейн раздвинула его зубы своим языком. Ах… Кто бы мог подумать, что эта девушка так восхитительно отзывчива, так…
Так невинна. Так достойна бережного отношения. И к тому же родственница двух его друзей.
Он застыл на месте. Ведь он и в самом деле уже собирался уложить мисс Паркер-Рот на письменный стол, задрать до самой шеи ее ночную рубашку и…
Здравомыслие обрушилось ему на голову, как мигрень. Моттон выпрямился и резко отстранился от Джейн.
– Что… что вы делаете?
Эти слова Джейн прозвучали чуть громче шепота. Она произнесла их в полном смущении.
Выглядела она невероятно соблазнительно, однако Моттон в эти секунды думал уже мозгами, а не своим…
Время шло.
Он попробовал слегка отстранить ее от себя, но она не двинулась с места. Так и стояла, обхватив обеими руками его спину.
– Мисс Паркер-Рот…
– Джейн.
– Что?
– Джейн. Это мое имя.
Знал ли он до этого ее имя? Нет. Он никогда не обращал на нее особого внимания, что верно, то верно. Она для него оставалась одним из многочисленных приятных украшений светских бальных залов – вроде пальмы в фаянсовом бочоночке или фикуса.
Он почти ничего не знал о ней.
– А как ваше имя?
Вопрос этот обрушился на него, словно ушат ледяной воды. Ведь знала же она, кого целует? И не только целует, но и…
Ему подумалось, что вовсе ни к чему изображать из себя безымянного незнакомца, эдакого анонима.
– Моттон.
Она помотала головой.
– Это мне известно. Я хочу знать ваше имя.
А, его имя. Никто, кроме тетушек, не обращался к нему по имени. Пожалуй, это чересчур интимно – сообщить ей имя, которое он получил в купели.
– Эдмунд.
Она еле внятно пробормотала имя, словно проверяя, каково оно на вкус… Ее язычок, такой сладкий и такой робкий…
«Приведи в порядок свои мысли, Моттон!» Он решительно отстранился от Джейн, отступил от нее на расстояние вытянутой руки.
– Мисс Паркер-Рот, вам не следует забывать о том, что мы находимся в темной комнате, что с вами нет вашей дуэньи и что на вас из одежды всего лишь ночная рубашка.
Она усмехнулась, дерзкая девчонка!
– Да, я это понимаю.
– Меня просто в дрожь бросает, как только подумаю, о чем заговорит на все голоса светское общество, если узнает о… – Моттон запнулся, не зная, какое определение дать происходящему с ним и с ней. Скандал? Бедствие? Нелепое заблуждение? Все это, вместе взятое? – …об этой ситуации?
И почему, собственно, мисс Паркер-Рот столь безмятежна? Любая хорошо воспитанная барышня непременно закатила бы истерику по поводу такого с ней обращения. Но нельзя сказать, что Джейн этому противилась. О нет. Она оказалась весьма активной и охотной участницей их неожиданной встречи.
Она подняла на него глаза. Какая милая у нее улыбка…
– Ох, не делайте, пожалуйста, такое чопорное лицо!
Чопорным, если можно так выразиться в данном случае, было вовсе не его лицо. Если бы он не заставил себя подумать о чем-то ином, кроме язычка мисс Паркер-Рот, ее соблазнительных бедер и прелестной груди, то не нашел бы в себе сил зажечь свечу и высказать свои прямолинейные и отчасти даже резкие предостережения.
Проклятие! Его намерения обрели еще более ошеломляющий характер. Мисс Паркер-Рот повернулась спиной к камину. От пылающих углей шел достаточно яркий свет, чтобы во всем вызывающем блеске его взгляду предстали бедра Джейн, ее ножки, а также…
Он отвернулся и отошел к распахнутому окну. В этом чертовом кабинете вдруг стало адски жарко.
– Светское общество не скажет ни слова, – заговорила Джейн, – поскольку оно ровно ничего не узнает. Как вы уже отметили, свидетелей нет, а я не собираюсь болтать о том…
Она сделала паузу, и Моттон снова повернулся к ней лицом. Если бы свет от камина был еще ярче, Моттон заметил бы, что его собеседница сильно покраснела. Однако он опустил глаза.
– Повторяю, я не стану болтать о том, чем мы здесь занимались, – сказала она. – А вы?
– Разумеется, не стану. – Он должен немедленно прекратить таращиться на ее гру… на ее бюст. Моттон переключил внимание на ее лицо. – Не идиот же я.
– Вот и хорошо, – коротко ответила Джейн и нахмурилась. У нее вдруг испортилось настроение. Она только что приобрела такой опыт интимного общения с мужчиной, о котором мечтала годами, а этот тип хмурится, будто ему и смотреть на нее не хочется. Натянутый и строгий, как… как ее брат Джон, который донельзя гордится своей выдержкой.
Джона, слава Богу, нет в Лондоне в нынешнем сезоне. Он уехал в имение барона Тинуэйта. Это странно, поскольку барон вращается в компании господ с дурной репутацией, однако Джон перед отъездом что-то говорил о фигурной стрижке садовых деревьев. Растительный мир – истинная страсть Джона, его единственная страсть в отличие от Стивена.
А в чем заключается страсть лорда Моттона?
М-м-м, ей хотелось бы узнать его с этой стороны поближе. Она в своих желаниях пока ничуть не приблизилась к реальности. К сожалению, Моттон явно не имел намерения возобновить свои ошеломляющие поступки. Теперь, когда она пристально приглядывалась к нему, Джейн заметила, что одет он весьма стильно. Каждый предмет его одежды был черного цвета: черная рубашка, черный галстук, черные бриджи, черные чулки, однако ни сюртука, ни жилета на нем не было. Правда, она не заметила этих упущений, когда он сжимал ее в своих объятиях.
Вроде бы это свидетельствует о том, что он желает оставаться незамеченным в темноте. Почему? Более того, с какой целью он вообще проник сюда, и как ему это удалось? Ведь мистер Хант, дворецкий, на вечеринке по случаю дня рождения мистрис Брайндл.
Моттон по-прежнему не сводит глаз с ее груди. Неужели она испачкала и рубашку, когда нынче утром опрокинула чашку шоколада себе на халат? Джейн опустила глаза.
Ой!
Она поспешила отступить на шаг и встала за одним из стульев с высокой спинкой. Счастье, что сама она не велика ростом. Право же, если бы лорд Моттон был истинным джентльменом, ему следовало бы предложить ей свой сюртук… Впрочем, на нем нет сюртука.
Моттон отвесил короткий поклон и откашлялся.
– Кхм, ладно, я должен откланяться. Простите меня за вторжение. И разумеется, я должен извиниться за свое… – Он запнулся, потом махнул рукой и добавил: – За свое слишком вольное поведение.