- Ну, Разин! - без раздражения и без досады, а скорее, с долей уважения и даже восхищения моей проницательностью произнес кум. - Так говоришь, даже не вскрывал ее корпус? - спросил он, имея в виду, конечно, печку.
- Чем бы я ее вскрыл? Пальцем? Пойми, Анатолий Андреевич, я бывший зек, избитый жизнью так, что на мне не осталось живого места. Что на теле, что в душе. И я привык доверять своей обостренной и никогда не подводившей меня интуиции. А на этот раз интуиция мне подсказала: "Поставь себя на место Анатолия Андреевича, Костя. Разве позволил бы ты своей любимой племяннице бесконтрольно общаться с человеком, который только и ждет момента, чтобы устроить тебе большой головняк? Нет, не позволил бы. Изыскал бы возможность если не видеть, то хотя бы прослушивать то, что происходит в гараже в твое отсутствие. А возможность, вот она, на виду. Обогреватель, в который зеки за пару часов без проблем вмонтируют микрофон". Логично, а?
- Логичнее некуда, - вынужден был признать свое поражение кум. И попробовал объяснить, почему его затея с жучком провалилась: - Недооценил я тебя, Разин. В который раз уже. Готовился играть с перворазрядником, а оказалось, что мне противостоит гроссмейстер. Ладно, твоя взяла. Сегодня вечером принесу отвертку и сниму микрофон. А сейчас мне некогда. - Он поднялся, отворил створку ворот и, уже шагнув из гаража, все-таки обернулся и, покачав головой, снова ухмыльнулся: - Ну, Разин!.. Так я поговорю с Кристиной?
- Поговори, поговори, - пробурчал я себе под нос и принялся крутить колесико настройки своей раздолбанной магнитолы, давая понять Анатолию Андреевичу, что все вопросы исчерпаны и я хочу остаться один.
Вечером кум раскурочил обогреватель и снял жучок. А на следующий день притащил мне целую стопку учебников, несколько чистых тетрадок и целый букет разноцветных ручек и карандашиков.
- Что еще надо? - вопросительно посмотрел он на меня.
- Грифельную доску, пластилин и акварельные краски.
- А если серьезно?
- А если серьезно, то ты знаешь столько же, сколько и я. Или ты уже начал воспринимать меня как универсального репетитора? - Я взял из стопки верхнюю книжку - это был учебник неорганической химии - и подумал, что из этого курса я помню лишь то, что Менделеев составил таблицу, а Эйнштейн… Нет, Эйнштейн - это уже из физики. - Что-то я с трудом представляю, чему смогу научить Кристину.
- Чему-нибудь да научишь, - оптимистично заявил Анатолий Андреевич. В его уверенном тоне не слышалось ни тени сомнения в моих неординарных способностях. "Сумел логически вычислить микрофон, который был установлен в обогревателе, так сумеешь справиться и с неуправляемой Крис, обучить ее не только позам из Кама Сутры на грязном тощем матраце", - вот так, наверное, подумал кум. А вслух произнес: - Давай подымайся. Пошли гулять. С книгами разберешься потом.
В этот же вечер я провел с Кристиной первое трехчасовое занятие. При этом из этих трех часов два мы потратили на практическое изучение техники секса и пустую болтовню о чем угодно, но только не о геометрии или истории. И лишь один посвятили тому, что оба пытались мучительно вспомнить, чем сила тока отличается от напряжения.
А через неделю мы настолько втянулись в учебный процесс, что, как ни странно, даже начали получать от него удовольствие. Рисовали в тетрадке треугольники и квадраты, косноязычили по-английски: "London is the capital of United Kingdom of Great Britain and Northern Ireland"[16] и радовались, как малые дети, когда удавалось с успехом разделаться с какой-нибудь заковыристой задачкой по физике.
Тихо и мирно, без каких-либо значимых событий прошел март. И - обычно так и бывает - следом за ним наступил апрель. За кирпичными стенами моего гаража, как бы изрек какой-нибудь дешевый прозаик, уже вовсю резвилась весна. Осели сугробы. Зазвенели ручьи. Из Африки потянулись перелетные птицы. Природа, скинув с себя снежное покрывало, выходила из долгой зимней спячки.
А я все сидел и сидел на своем дурацком матраце. Слушал по радио тупую попсу и последние известия. Читал глупые боевички. Когда не было рядом Кристины, до изнурения совершенствовался в ходьбе. А когда она была рядом, дурел от ее монотонного бормотания по-английски: "Putin is the president of Russian Federation… If you don't want to be funny, fuck yourself and save your money".[17]
Никаких весточек от Араба я не получал уже четыре недели. Впрочем, так же как и сам не писал ему больше месяца. О чем писать? О том, что сижу на матраце в обнимку с Кристиной и восстанавливаю знания по алгебре и геометрии? Больше попросту не о чем. Так же как и положенцу не о чем было сообщать мне. Случись что-нибудь важное, он бы незамедлительно отправил маляву. И она задержалась бы не более чем на пару суток. А если бы все же и задержалась, то уж никак не по вине аккуратной Кристины, которая через день исправно наведывалась в Болото и узнавала, нет ли мне почты из зоны.
- Нет, - каждый раз разводил руками Савва Баранов.
"А раз нет, значит, Арабу пока меня порадовать нечем, - расстроенно вздыхал я, когда Кристина, войдя в гараж, на мой вопросительный взгляд отрицательно качала головой. И тут же спешил сам себя успокоить: - Но братва про меня не забыла. Ведь еще не сошел до конца снег. А до наступления лета и открытия навигации остается полтора месяца. Всего ничего по сравнению с тем, что мне уже довелось вынести. Так почему бы не потерпеть еще чуть-чуть, чтобы потом уж наверняка. Тем более что моя жизнь у кума сейчас течет в таком тихом русле, без порогов и перекатов, что ничего спокойнее и не придумаешь. И никаких резких изгибов и перемен в ближайшее время вроде бы не предвидится. Они начнутся на рубеже мая и июня, когда братва, как обещала, всерьез возьмется за вызволение меня из плена".
Но они начались раньше. Совсем ненамного.
И, увы, совершенно не так, как я планировал.
Куму удалось спалить мою почту. Во второй половине мая, когда уже вскрылась ото льда Ижма и до открытия навигации оставались считанные дни, он накрыл Кристину с запиской от положенца, где подробно описывался план моего побега.
Глава 8
В этот день она была готова лететь с Болота буквально на крыльях, не замечая ни усилившегося под вечер дождя, который поливал Ижму уже несколько суток, ни глубоких луж.
Дождь? Лужи? Промокнет? Да и черт с ним! Чего обращать внимание на подобные мелочи, когда главное - самое главное! - то, что сейчас у нее в сапоге спрятан тщательно сложенный и запаянный в целлофан кусочек бумаги - долгожданная весточка с зоны. Та, которую Костя так ждал. Та, в которой, наверное, содержались важные сведения, иначе не стал бы Араб так старательно упаковывать эту записку. Костоправ однажды рассказывал, как готовят малявы, чтобы предохранить их от влаги; чтобы с ними можно было пройти любой шмон, сперва проглотив, а потом, как выражаются мусора, выведя наружу естественным путем. Кристина тогда еще предложила принести полиэтиленовый пакетик и упаковать одну из записок по всем правилам, но Костя в ответ рассмеялся: "А ты что, потом ее будешь глотать, чтобы донести до Болота? И так сойдет, крошка". И письма что на зону, что с зоны отправлялись без излишнего выпендрежа - все равно, что с целлофаном, что без, тайну переписки полностью сохранить было невозможно и оставалось надеяться, что любопытные почтальоны, естественно, не переборов в себе искушения и выяснив, о чем говорится в малявах, благоразумно не будут об этом трепать языком направо-налево.