— Ну, скажи. — Детектив заглянула в мутнеющие глаза, отчаянно ища какую-то гарантию, признак того, что все будет хорошо. Только бы Терри не молчала, только бы цеплялась за жизнь, как совсем недавно за рубашку Пола! — Скажи, что ты смогла?
— Я…
— Что, что?
— Я…
— Держись! Сейчас нельзя сдаваться! — Лена услышала, как у дома со скрипом затормозила патрульная машина. — Скажи, что ты сделала?
— Я… — забормотала миссис Стэнли. — Я…
— Что? — Рука Терри заметно ослабла, и детектив почувствовала, как по щекам текут слезы. — Не уходи, не умирай… Скажи, что ты смогла?
Синеватые губы судорожно дернулись, будто молодая женщина хотела улыбнуться.
— Что ты смогла, Терри? Что сделала?
— Я смогла… — миссис Стэнли закашлялась, снова обдав Лену красным дождем, — вырваться.
— Молодец, Тим, умница! — похвалил Толливер, когда мальчик судорожно вдохнул. — Дыши, милый, просто дыши.
Изо рта Терри потекла кровавая струйка, оставляя на подбородке яркий, как на детском рисунке, след. Изуродованная челюсть безвольно обвисла, глаза остекленели.
Она умерла.
В тот вечер детектив Адамс ушла с участка в девять вечера. У нее было такое ощущение, будто она не появлялась дома полмесяца. Все мышцы болели, как после марафонского забега. Ухо словно чужое от анестезии, под которой накладывали швы. Большого вреда пуля Уорда не нанесла — изуродованную мочку можно прикрыть волосами. Но Лена знала: глядя в зеркало, она всякий раз будет вспоминать Терри Стэнли и судорожную полуулыбку, с которой та ушла из мира живых.
Несмотря на полное отсутствие внешних признаков, Лене казалось, что на ней осталась кровь Терри — под ногтями или в волосах. Сколько ни мойся, не исчезает ее запах и вкус, тошнотворный, тяжелый. Она проиграла, не защитила Терри, не смогла ничем ей помочь.
Дом был уже близко, когда ожил сотовый. Детектив взглянула на определитель — не дай Бог, Джеффри вызовет обратно в участок. Нет, телефон вроде бы незнакомый… Лишь после четвертого сигнала женщину осенило: это ведь номер Грэга Митчелла! Надо же, забыла за несколько лет.
Пытаясь открыть телефон, Лена чуть не выронила его.
— Алло! — проговорила она, кое-как пристроив «раскладушку» к уху.
Тишина. Ну все, на той стороне, наверное, включился автоответчик.
— Ли! — позвал Грэг, когда детектив уже собралась отсоединиться.
— Да, — пытаясь привести в порядок дыхание, ответила она. — Как дела?
— Я слышал в новостях про ту женщину… Ты участвовала в операции?
— Угу, — отозвалась Лена. Боже, она целую вечность никому о работе не рассказывала! Нэн слишком чувствительная, а Итан — эгоист.
— Ты в порядке?
— Она умерла на моих глазах. Я держала ее за руку и смотрела…
Услышав в трубке дыхание Митчелла, детектив вспомнила Терри, ее последние хриплые вздохи…
— Хорошо, что ты была рядом.
— Не уверена.
— Нет, хорошо, — настаивал Митчелл. — В подобные моменты необходимо, чтобы рядом кто-то был.
— Грэг, я плохой человек! — не сдержавшись, выпалила Лена.
В трубке раздавалось лишь мерное дыхание.
— Столько ошибок наделала…
— А у кого их нет?
— Не такие, как у меня.
— Хочешь об этом поговорить?
Ей требовалось рассказать, как все случилось, шокировать жуткими подробностями, но Лена не могла. Ей нужен Грэг, необходимо знать, что он рядом, на соседней улице.
— Ну? — многозначительно спросил Митчелл.
— Мне очень нравится твой диск, — желая заполнить паузу, проговорила она.
— Ты его получила? — обрадовался Грэг.
— Да, — изобразила энтузиазм Лена. — Самая лучшая песня — вторая.
— Она называется «Старый добрый мир».
— Жаль, ты не подписал названия композиций.
— А пойти в магазин и самой купить диск слабо? — Боже, как здорово, что у Грэга есть чувство юмора. Безобидная шутка, а на сердце сразу полегчало. — Там классный сопроводительный буклет с фотками, — продолжал Митчелл. — Энн — настоящая красотка! — Он захихикал. — Ну, от Нэнси я бы тоже не отказался, хотя, честно говоря, предпочитаю брюнеток.
— Да уж… — Губы сами растянулись в улыбке. Не клал бы он трубку — Лена бы не думала ни о смерти Терри, ни о детях, лишившихся единственного по-настоящему любившего их человека. Теперь у мальчиков остался один Дейл. Отец — и вечный страх быть убитыми, как мама. — Двенадцатая песня тоже ничего, — с трудом отогнав грустные мысли, заметила детектив.