Он принес чашку кофе из столовой, и сел за стол. Заметки, сделанные Льюисом, лежали в отдельной папке, их он сознательно отложил в сторону. Происходили и другие события в жизни, кроме дела Тэйлор, хотя в данный момент он не мог вспомнить, какими они были. Он подошел к лотку с отчетами и прочел о недавней серии взрывов зажигательных бомб, роли полиции на поп-фестивалях, и безобразном хулиганстве после последней домашней игры «Оксфорд Юнайтед». Было несколько интересных сообщений. Он проставил на них свои инициалы и воткнул отчеты в свой лоток. Очередной сотрудник по списку сделает то же самое; быстро перелистает, проставит свои инициалы, и засунет их в свой лоток. Поступало слишком много сообщений, и с ними росла уверенность, что они приносили только беспокойство. Он будет голосовать за мораторий на все отчеты в течение следующих пяти лет.
Он сверился с ежедневником. На следующее утро он должен быть в суде, и ему лучше вернуться домой и сменить рубашку. Было 6.25 вечера, он почувствовал голод. Ах, хорошо. Он зайдет по пути в китайский ресторан и выберет... Он натягивал пальто, выбирая между королевскими креветками и куриной лапшой, когда зазвонил телефон.
– Личный звонок от мистера Филлипсона. Мне соединить его с вами, сэр? – Голос девушки на коммутаторе тоже звучал устало.
– Вы работаете так поздно, инспектор?
– Я собирался уходить, – сказал Морс с зевотой в голосе.
– Вам повезло, – сказал Филлипсон. – А у нас еще будет заседание родительского комитета – меня самого не будет дома до десяти.
Морс был впечатлен, директор школы попал в точку.
– Я решил позвонить, чтобы сказать, что я проверил «Блэквеллс» – вы помните? – о покупке книги.
Морс посмотрел на отчет Льюиса и закончил предложение за него.
– ...и вы купили «Исследования историографии» Момиглиана, опубликованное Вейденфельдом и Николсоном за 2,50 фунта.
– Значит, вы проверили?
– Ага.
– Ну что ж. Я думал, э-э... я просто решил сообщить вам.
– Вдумчивый вы, сэр. Я ценю это. Вы говорите из школы?
– Да, из моего кабинета.
– Интересно, нет ли у вас там телефонного номера мистера Эйкама?
– Минуточку, инспектор.
Морс, прижав трубку к уху, прочитал остальные записи Льюиса. Пока ничего от Петерса о втором письме; ничего особенного ни от кого...
Для тех, у кого менее острый слух, он был бы совсем незаметен. Но Морс услышал и понял, что опять кто-то подслушивает телефонные разговоры директора. Кто-то, кто был за пределами кабинета директора; и мысли Морса легко скользнули вдоль мозговых извилин.
– Вы там, инспектор? У нас есть два номера Эйкама – один в школе, один дома.
– Давайте оба, – сказал Морс.
После этого, придерживая трубку, он посидел и подумал мгновение. Если Филлипсон хотел воспользоваться телефоном в своем кабинете, он сначала должен набрать 9 (автоматический выход на внешнюю линию), а затем – код и номер абонента. Морс запомнил этот набор, когда посещал школу. Но если он, Морс, хотел позвонить Филлипсону, он не смог бы связаться с ним, если бы кого-то не было на коммутаторе вне кабинета; и он сомневался, что верная миссис Уэбб задержалась этим вечером на рабочем месте.
Он подождал пару минут и позвонил.
Брр... брр. Ему ответили почти сразу.
– Школа «Роджер Бэкон».
– Это кто, директор школы? – спросил Морс невинно.
– Нет, это Бэйнс. Заместитель директора. Я могу вам помочь?
– Ах, мистер Бэйнс. Добрый вечер, сэр. По сути дела, вас-то я и надеялся заполучить. Меня, э-э, интересует, не могли бы мы встретиться. Дело снова касается той девушки – Тэйлор. Есть несколько вопросов, которые вы могли бы прояснить.
Бэйнс должен освободиться без четверти десять, и он может подойти в паб «Уайт Хорс» вскоре после этого. Сейчас самое время.
Морс был доволен собой. Он был бы еще довольнее, если бы увидел глубоко обеспокоенное лицо Бэйнса, когда он пожал плечами и пошел в Большой зал, где проходила встреча с членами родительского комитета.
Вернувшись в кабинет, Морс почувствовал, что он в хорошей форме. Возможно, дело продвигалось бы легче, если бы он мог взглянуть на него с верной стороны, и, как сказал Бэйнс «сейчас самое время». Долгий, спокойный, холодный, индивидуальный взгляд на дело. Но он никогда так не работал. Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза, и в течение часа его мозг кипел в непрестанной суматохе. Идеи, идеи в изобилии, но до сих пор набросок картины ускользал от него. Одна или две части ложились точно на свое место, но при этом совершенно не соответствовали многим другим частям мозаики. Это было как выкладывание голубого неба в верхней части пазла, без облаков, даже без одинокой чайки, которая разорвала бы безграничную монохромность.