Стрейндж прервал его мрачные мысли.
– Вы возьмете это дело?
– Послушайте, если Айнли...
– Нет. Вы послушайте! – рявкнул Стрейндж. – Айнли был с любой точки зрения лучшим полицейским, лучше, чем вы когда-нибудь станете. На самом деле я прошу вас принять дело именно потому, что вы не очень хороший полицейский. Вы слишком витаете в облаках. Вы тоже... Я не знаю.
Но Морс знал, что он имел в виду. В некотором смысле он должен быть доволен. Возможно, он и был доволен. Но прошло два года, целых два года!
– Дело остыло, сэр, – вы должны это знать. Люди забывают. Некоторым людям необходимо забыть. Два года – это долгое время.
– Два года, три месяца и два дня, – поправил Стрейндж.
Морс положил подбородок на левую руку и медленно потер указательным пальцем нос. Его серо-голубые глаза смотрели в открытое окно на бетонную поверхность закрытого двора. Небольшие пучки травы местами кое-где проросли. Удивительно. Трава проросла сквозь бетон. Как сквозь землю? Хорошее место, чтобы спрятать тело – под бетоном. Все, что вам нужно было бы сделать...
– Она мертва, – резко сказал Морс.
Стрейндж посмотрел на него снизу-вверх.
– Почему вы так считаете?
– Я не знаю. Но если вы не можете найти девочку после того, как прошло столько времени, – ну, я думаю, что она мертва. Это достаточно трудно – скрыть труп, но чертовски труднее скрыться живому. Я имею в виду, что живой человек где-то бывает и встречает других людей, не так ли? Нет. Я думаю, что она мертва.
– Вот так же думал и Айнли.
– И вы согласились с ним?
Стрейндж помедлил, потом кивнул.
– Да, я с ним согласился.
– Он с самого начала вел расследование, как дело об убийстве?
– Нет, официально нет. Он проводил дознание, как о без вести пропавшей.
– А неофициально?
Опять же Стрейндж колебался.
– Айнли приходил ко мне с этим случаем несколько раз. Он считал его, скажем так, непростым. Были определенные аспекты, которые его очень... очень беспокоили.
Тайком Морс посмотрел на часы. Десять минут шестого. У него был билет на постановку Die Walküre[3] в исполнении Английской Национальной оперы, начинавшейся в половине седьмого в Новом театре.
– Уже 5.10, – сказал Стрейндж.
Морс почувствовал себя зеленым школяром, которого поймали зевающим во время разговора с учителем. Школа. Да, Вэлери Тэйлор была школьницей, – он читал об этом случае. Семнадцать с небольшим. Неплохо выглядела, судя по всему. В любом случае, нацелилась на большой город. Азарт, секс, наркотики, проституция, преступность, а затем сточная канава. И, наконец, раскаяние. Мы все приходим к раскаянию, в конце концов. А потом? Впервые с тех пор, как он вошел в кабинет Стрейнджа, Морс почувствовал, что его зацепило. Что случилось с Вэлери Тэйлор?
Он услышал, что Стрейндж говорит снова, как будто отвечает на его мысли.
– Под конец у Айнли появилось ощущение, что она вообще никогда не покидала Кидлингтон.
Морс резко вскинул голову.
– Теперь я должен удивиться, почему он так решил? – он произнес эти слова медленно, чувствуя покалывание нервных окончаний. Это было старое знакомое ощущение. На некоторое время он даже забыл о Die Walküre.
– Как я уже говорил вам, Айнли беспокоило это дело.
– Вы знаете почему?
– У вас есть материалы.
Убийство? Это поставило Морса в тупик. Когда Стрейндж впервые заговорил об этом, он подумал, что ему предлагают провести один из этих неблагодарных, безрезультатных, нескончаемых, как поиски иголки в стоге сена, запросов: сводники, сутенеры и проститутки, рэкет и теневые дельцы, замызганые улицы и дешевые отели на одну ночь в Лондоне, Ливерпуле, Бирмингеме. Тьфу! Процедуры. Проверки. Перепроверки. Отчеты. И опять по новой. Ad infinitum[4]. Но теперь все стало понятнее. И, во всяком случае, Стрейндж двигался своим путем, в конце концов, что бы ни случилось. Хотя, минутку. Почему сейчас? Почему в пятницу, 12 сентября – спустя два года, три месяца и два дня (верно?), после того, как Вэлери Тэйлор ушла из дома, чтобы вернуться после обеда в школу на вторую половину уроков? Он нахмурился.