– В чем дело, Льюис?
– Я просто не могу успокоиться, пока не узнаю, где она находится, сэр. Вы понимаете, в эту самую минуту она должна быть где-то, и если бы мы только знали, мы могли бы просто поехать туда и найти ее. Забавно, не правда ли? Но пока мы ее не найдем, я не хочу сдаваться. Я просто хочу, чтобы мы смогли найти ее, вот и все.
Морс вернулся в комнату и снова сел.
– Мм. Я не думал раньше об этом в таком плане... Я был настолько уверен, что она умерла, что на самом деле не думал о ней как о живой. И вы правы. Она где-то... в эту самую секунду она где-то сидит.
Серые глаза Морса снова засветились, и Льюис почувствовал себя счастливее.
– Это может быть достаточно сложной задачей, не так ли, сэр?
– Э-э... Может быть, это не такая уж плохая работа, в конце концов – погоня за такой молодой телкой, как Вэлери Тэйлор.
– Вы думаете, значит, что мы должны постараться?
– Я начинаю думать, что да, мы должны.
– Откуда же мы начнем?
– Откуда же вы думаете, черт возьми? Она почти наверняка сидит в какой-нибудь роскошной квартире, выщипывая брови.
– Но где, сэр?
– Где? Где вы думаете? В Лондоне, конечно. Какой там был штемпель? EC4, не так ли? Она в радиусе нескольких миль от EC4. Конечно, так и должно быть!
– Но на втором письме, которое она написала, был не этот штемпель.
– Второе письмо? Ах, да, а что там был за штемпель?
Льюис слегка нахмурился,
– W1. Разве вы не помните?
– W1, да? Ну, я бы не стал забивать себе голову вторым письмом, Льюис.
– Вы бы не?..
– Нет, я бы не беспокоился о нем вообще. Видите ли, Льюис, это я написал второе письмо – себе.
Глава семнадцатая
Их собралось более ста двадцати человек, это было слишком много. Потому что, если бы каждый из них получил для выступления по одной минуте, это заняло бы целых два часа! Но в любом случае, Эйкам не собирался выступать. Подавляющему большинству делегатов было от сорока до пятидесяти лет, мужчины и женщины, которые, судя по их комментариям и их вопросам, ежегодно представляли поток талантливых лингвистов, считавших Оксбридж своим по праву рождения.
Он чувствовал, что сильно устал, проведя накануне за рулем пять с половиной часов, и программа сегодняшнего утра, проходившая в благородной атмосфере расслабленной интеллектуальности, едва способствовала поддержанию какого-либо esprit de corps[19]. Говоря о «Сборнике текстов для шестого класса» старший преподаватель голосом тихим и серьезным вещал о деликатных ритмах Расина, и Эйкам начал задаваться вопросом, не отдалялись ли ведущие университеты все дальше и дальше от контакта с его собственной конкретной общеобразовательной школой. Его главной проблемой в шестом было набрать несколько учеников, которые бы соответствовали минимальным требованиям уровня знаний по французскому, и которые в результате их ограниченных достижений, не растеряли бы полученных знаний за два долгих месяца беззаботной летней свободы. Он задавался вопросом, или остальные школы были другими; или он сам, в некотором роде, был виноват.
К счастью, после обеда обсуждение по существу французского эксперимента в Наффилд-колледже проходило бесконечно легче и ярче, и Эйкам почувствовал себя немного уютнее в обществе остальных делегатов. Старший преподаватель, ритмы Расина которого до сих пор рябили в его голове, разглагольствовал евангельски кротко о первостепенной необходимости формальной грамматической дисциплины в преподавании любых, в том числе современных языков. И если Расин и Мольер не заслуживают чтения, чтения с предельной точностью, во избежание отдаленных недоразумений, возникающих из-за неточного чтения – тогда мы точно можем забыть о настоящей литературе. Это звучало великолепно. А потом, дородный, жизнерадостный парень из Брэдфорда опустил академический спор на землю с великолепным глухим стуком: поручите смышленному отроку или девахе заказать фунт моркови в овощном магазине Франции, и будьте любезны! конференция взорвалась славным шумом. Хитрый, достойный старик предположил, что не единожды англичанин, даже тот, кто имел счастье выучить свой родной язык в Йоркшире, сталкивался с непреодолимым языковым барьером в поисках пути к писсуару в Париже.
Теперь все шло хорошо. Конференция приняла постановление большинством голосов благодаря дородному брэдфордцу с его фунтом моркови. Даже Эйкам чуть не сказал что-то; и каждый второй член молчаливого большинства тоже чуть не сказал что-то. Их просто было там слишком много. Нелепо, на самом деле. Никто не заметит, были вы там или нет. Во всяком случае, он собирался сбежать сегодня вечером. Никто не обратит внимания, если он ускользнет из конференц-зала. Он сделает это задолго до того, как пивные заведения закроются в одиннадцать часов вечера.