— А другие нам не помешают? — усомнился Болеславский.
— Не думаю. В крайнем случае, мы их заставим… Пора… Попрощаемся.
На дворе громко затарахтел грузовик. Дверь растворилась, блеснул свет фонаря. Медленно, с большой неохотой, арестанты поплелись к выходу. Выпускали на двор поодиночке. При выходе всем надевали наручники.
Афанасьев протянул руки. «Неужели все пропало? Не может быть! В самолете, наверно, снимут. Они опасаются ночного побега по пути на аэродром».
Восемнадцать человек с трудом поместились в загроможденном кузове. Некоторые сели на ящики, другие повалились прямо на пол. Шестеро охранников заняли места на скамейках. В кабину вошёл сержант. Вслед за ним туда впихнули небольшой ящик.
— С этим осторожнее, здесь взрыватели! — сказал чей-то голос.
— Знаю! — буркнул сержант. — Поехали!
У ворот лагеря сделали вторичную перекличку. Ворота открылись, машина выбралась на шоссе. Заревел мощный мотор, грузовик помчался с большой скоростью.
Около получаса ехали по шоссе, после свернули на грунтовую дорогу. Шофер сбавил скорость, но грузовик подбрасывало. Дорога внезапно кончилась, колеса мягко покатились по ровной земляной площадке. Местность казалась безлюдной, огней не было видно.
В прыгающем свете фар показался силуэт большого самолета. Около машины стояли два человека в летных костюмах. Один из них замахал руками, что-то закричал.
Грузовик развернулся, задним ходом подъехал к самолету. Охранники соскочили, откинули стенку кузова.
«Транспортник… Как будто фокке, знакомая машина…» — решил Афанасьев.
— Эй, вы! — закричал сержант. — Четверо сюда! Грузи ящики.
Вэдж бросился первым. За ним подошли еще трое. Сержант снял наручники, указал на ящик в кабине.
— Тащи этот! Да осторожнее!
Остальные заключенные, еще в наручниках, понуро и безучастно стояли у самолета. Охранники с автоматами расположились вокруг. Один из летчиков распоряжался погрузкой.
Вэдж, низко согнувшись, нес большой ящик.
— Только три, — сказал он, проходя мимо Афанасьева.
«Три парашюта, — подумал Афанасьев, — этого мало…»
— Что такое? — забеспокоился охранник.
Вэдж оскалил зубы, словно собрался кусаться.
— Три говорю! Третий ящик тащу, всю спину изломал.
— Без разговоров! — охранник замахнулся автоматом. — Этакая здоровая дубина и жалуется!
Вэдж пробормотал ругательство и скрылся в кабине.
Ящики затащили в самолет. Стали размещать людей. Сержант поочередно отомкнул замки наручников, собрал звякающее железо, бросил его в кузов грузовика. Когда руки освободились, Афанасьев с трудом удержался от радостного восклицания.
Ящиков было так много, что они не поместились в хвостовом отсеке. Часть их навалили грудой в среднем помещении, предназначенном для людей.
— Ставь ближе к середине — распорядился человек, в котором Афанасьев безошибочно угадал пилота.
— Ящик с капсюлями там, — сказал сержант и кивнул на грузовой отсек. — Ну, ребята, пойдем!
Ныряя в узкую дверь, сержант и охранники выбрались из кабины. Тотчас же вошли два солдата. Правые руки они держали на расстегнутых кобурах.
Афанасьев и Болеславский поместились в хвостовом конце, рядом с дверцей в грузовой отсек. Вэдж и Джеферсон прошли вперед и сели на ящик, стоявший у стены штурманского помещения. Все четверо оказались поблизости от солдат.
Лесенку втащили в кабину, дверцу захлопнули. Снаружи застучал мотор грузовика; шум удалялся, затих.
Из штурманского отсека появился пилот, прошел по кабине что-то ворча, приказал передвинуть два ящика, снова нырнул к себе, со стуком захлопнул дверцу.
Загудели моторы, самолет задрожал, рванулся, побежал по площадке. Пол слегка наклонился, перестало трясти.
Афанасьев точно определил момент отрыва от земли. «Снова в воздухе… Как давно это было…» — Он ощутил прилив бодрости, усмехнулся своему недавнему неверию.
Самолет набрал высоту.
«Около трех тысяч метров, — прикидывал Афанасьев, ощущая покалывание в ушах. — Так, наверно, и пойдем. Скорость триста пятьдесят. Хорошо, что машина немного знакома… Через час будем в районе Берлина… Только бы ребята не струсили… Только бы самому сохранить хладнокровие…»
— Считай! — тихо приказал он Болеславскому. — Смотри, не сбейся.
Болеславский беззвучно шевелил губами, отсчитывая минуты. Со стороны могло показаться, что он читает молитву.
Время еле-еле тянулось, минуты казались часами.
Ожидание было томительным и для Вэджа. Ему чудилось, что ящик под ним пылает. Он с трудом заставлял себя сидеть неподвижно. Вэдж бывал под пулями, видел танковые бои, но никогда так не волновался. Порой ему казалось, что он не выдержит, закричит от нервного напряжения. Джеферсон сидел не шевелясь. Только блестящие глаза выдавали его настороженное состояние.