Азад Авликулов
Без ветра листья не шелестят
Повесть
I
Шермат-ата накинул на плечи чекмень, взял посох и, опершись о него обеими руками, застыл, точно изваяние, на взгорке возле юрты.
Бодом-хола хлопотала возле очага. Она знала — если муж принял эту позу, значит, у него скверное настроение и лучше в такой момент не тревожить его расспросами — отойдет, сам обо всем расскажет. Но одно дело понимать, а другое — чувствовать. Беспокойство и тревога не давали ей покоя. «Неужели на курултае что-то случилось, — думала хола[1], — или дома что-нибудь не так? В «Чинар» утром Шермат-ата уехал веселым, гордым от сознания, что опередил всех соперников. Что же произошло?» Но чем больше задавала себе хола вопросов, тем путаннее становились ее мысли. Наконец, вздохнув, она прошептала: «О аллах, упаси моего мужа от напастей!».
Хола вспомнила утро. Как всегда, за завтраком ата[2] включил транзисторный приемник. Районная передача была посвящена итогам только что завершившейся и области окотной кампании. Ата прибавил громкости — что же это о нем ни слова не говорят! И вдруг — ему даже показалось, что голос диктора стал торжественным, — услышал: «Рекордный приплод в расчете на сто овцематок получен в совхозе «Чинар». Отара известного чабана Шермата-ата Бакиева принесла по двести десять ягнят. Такого успеха овцеводство долины Сурхана еще не знало!»
Шермат-ата аж языком от удовольствия прищелкнул.
— Слышала, кампырджан[3]?.. — спросил он жену.
Бодом-хола улыбнулась, промолчала.
— И не то еще будет. Сегодня это известие облетело область, завтра прозвучит на всю республику, а там, глядишь, и до Москвы дойдет!
— И что тогда, дадаси[4]? — жена все так же добродушно улыбалась.
— Как это что? Звезду героя могут дать. И буду я первым героем в совхозе... Да-а, — продолжал он размышлять вслух, — если несколько лет подряд повторю свой рекорд, то вторую звезду не пожалеют. Тогда уж мой бюст наверняка поставят в совхозном саду.
— Что поставят? — переспросила жена.
— Бюст, говорю. Ну, голову мою и часть плеч.
— Вай-уляй, — воскликнула хола с испугом, — это еще зачем?!
— Не волнуйся, — ответил ата, рассмеявшись, — не эту голову, другую. Из бронзы отольют. Есть такой закон: на родине дважды Героя ставят его бюст. В знак особого уважения, поняла?
— Поняла, — не очень уверенно произнесла жена. — Добрые намерения — половина успеха, Шерзад, — сказала хола, назвав мужа ласково именем старшего сына, как принято в кишлаке, — пусть ваша мечта сбудется на радость детям и внукам!
— Сбудется, — уверенно ответил чабан, — ты еще, кампырджан, и Рахима своего в знатных людях увидишь, гордиться им будешь.
Бодом-хола пожалела, что времени нет, иначе она, конечно, подробнее расспросила бы мужа о бюсте. Например, что важнее — бронзовая голова или орден? Ну, ничего, вот вернется отец из «Чинара», тогда можно будет и продолжить разговор...
...Шермат-ата стоял неподвижно. Солнце уже наполовину зашло за гребень Кугитанга, и потому тень старика была длинной. Адыры[5], подступившие к подножию Кугитанга, таяли в дымке сумерек, а вдали величаво дремал Сангардак, купая свою снежную голову в лучах заката. У самого горизонта, где-то над Аму, пылало облако, похожее на нарисованную детской рукой сказочную птицу Семург. Внизу, по широкому ложу джайляу[6], что оставили здесь некогда промчавшиеся сели, рассыпались «овцы». Белые, серые, черные и рыжие валуны, вокруг которых разбросаны поменьше камни-голыши — «ягнята». Было тихо и спокойно, казалось, что утомленная зноем природа погрузилась в глубокий сон.
Кавардак, который так любил ата, был готов, и Бодом-хола решила позвать мужа ужинать. Его молчание становилось просто невыносимым.
— Дастархан накрывать, дадаси? — громко спросила она.
— А? — Ата вздрогнул, огляделся по сторонам, словно бы всё, что окружало его, увидел впервые. — Ты что-то сказала?
— Что с вами, ата? Может быть, дома что-то случилось?
— Саит, — чуть слышно ответил ата, — Саитджан умер! — Он выронил из рук палку, присел на кошму и, обхватив голову руками, зарыдал.
— Когда? — Хола подбежала к мужу. — Три дня назад я разговаривала с ним в кишлаке. Сердце, да? О небо! Что ты наделало?..
— Вчера, — сквозь рыдания ответил ата. — Нашли его в ущелье Шорсу, говорят, сорвался в пропасть. Сегодня похоронили. О аллах, за что осиротил меня, последнего друга отобрал?!