Сахро из всего сказанного не поняла, как же родители Азады относятся к секретарю комитета комсомола, поэтому и ответила неопределенно:
— И на ферме Юсуф бывает часто, видно потому, что у нас комсомольцев много. Вижу иногда — разговаривает с ней, а о чем... — Сахро пожала плечами. — На мой взгляд, Юсуфджан парень неплохой.
— Э-э, это совсем не то, — высокомерно произнес Шерзад, — все равно, что голодному желудку горький чеснок. Самостоятельности в нем маловато.
— В его годы и у вас, наверное, не было ее, — сказала Сахро.
— В его возрасте я уже был завторгом рабкоопа. Если он действительно приглянулся моей сестренке, то... я считаю так — лучше маленькая работа, чем большой разговор. А у него вся работа из одних разговоров состоит.
— Не волнуйтесь, не люб Азаде комсомольский секретарь. Просто она не может отважиться и сказать ему об этом, — неожиданно заявила Сахро.
— Она не отважится, мы скажем, Сахрохон. Спасибо за хорошую весть.
— А разве вам неинтересно, кто же приглянулся Азаде? — шутливо спросила Сахро.
— Вот это мы все и хотели бы знать.
— Акрамов. Азада уже обещала позвонить ему.
Шерзад улыбнулся.
— Ну что ж, серьезного парня выбрала сестра. Я бы на месте отца одобрил такой выбор.
Шерзад не мог скрыть радости.
«Если виноградную лозу не укоротишь, она и до Кашгара доползет, — подумала Сахро. — Разочарую-ка я этого толстяка, пусть не радуется преждевременно».
— Только зря лейтенант Азаде голову кружит, — сказала она с сожалением.
— Зря?
— Ну да. Я слышала, у него невеста есть.
— Интеллигент! — воскликнул зло Шерзад. — Одну имеет, другой голову дурит. Надо предупредить сестренку, как бы беды не вышло.
Шерзад обдумал все, что услышал от Сахро. С одной стороны, конечно, хорошо, что Азада равнодушна к Юсуфу, но вместе с тем... Если лейтенант помолвлен — тогда позор на весь «Чинар». За ужином, выбрав удобный момент, он сказал жене, но так, чтобы услышала и Азада:
— Оказывается, участковый наш — бабник. Имеет невесту, а говорят, в «Чинаре» уже кому-то голову вскружил. Надо Ярматову подсказать, чтобы по партийной линии его...
Первый трехэтажный дом в «Чинаре» наконец-то был сдан. Его построили на взгорке, в углу сада, недалеко от конторы. Он был как городской, этот дом, со всеми коммунальными удобствами. Еще при закладке было решено отдать его приезжим специалистам — учителям, медикам, агрономам, ветеринарам. Захиду выделили квартиру на третьем этаже — однокомнатную секцию с большим окном и балконом, выходящим на площадь. Из всех жильцов только ему провели телефон, мол, служба такая — в любое время может лейтенант понадобиться.
Квартира Захиду понравилась, особенно его радовало то, что из крана текла вода, душевая работала и газ уже был подключен. Комната оказалась большой, светлой, из окна виден был кишлак и скалы за ним.
— Кто-нибудь из коренных чинарцев поселился в этом доме? — спросил Захид у коменданта.
— Предлагали многим, но все отказались, — ответил тот. — Не привыкли, понимаете. Разве дехканин сможет спокойно жить, если у него в хлеве не мычит корова, не блеет овца, если из подворотни не лает собака, и вообще во дворе не слышен крик ишака? И... потом, третий этаж и огород как-то не уживаются...
В совхозе Захиду дали грузовик, и он, заехав в райцентр на старую квартиру, забрал там свои пожитки и отправился к родителям — ведь квартиру нужно было чем-то обставлять.
Родные его встретили радостно. Джамиля захлопотала на кухне, Пулатджан, который оказался дома, пошел в магазин, а мать, усадив сына и шофера за дастархан, стала потчевать их чаем и попутно жаловаться на детей — мол, странные они какие-то пошли, чуть что, норовят удрать из дома, «в самостоятельность». Захид, слушая ее, вспоминал народную пословицу: «Дочка, тебе говорю, а ты, сноха, слушай». Он усмехнулся.
— Вот видите, шоферджан, — заметила мать, — Захид ничего всерьез принимать не хочет...
Возвращались они в «Чинар» ранним утром.
— Лето, — сказал шофер Калтура-ака, коренастый сорокалетний мужчина, — прекрасное лето!..
Захид кивнул. Действительно, хлопковые поля, люцерники и кукурузные клинья, словно изумрудные ковры, застелили землю. В открытое небо кабины влетает утренний ветер и разгоняет остатки сна. Захид молча любуется красотой долины, и радость переполняет его сердце.
— У каждого цветка свой запах, — как бы уловив настроение Захида, сказал шофер. — Лето — один из цветков года.
«Сегодня займусь устройством быта, — размышлял Захид, — приведу в порядок квартиру, а завтра подключусь к оперативной группе». Он гнал от себя мысли об Азаде, старался думать о предстоящем расследовании дела Халикова, только не о ней. Но это ему плохо удавалось.