Азада побледнела, спросила дрогнувшим голосом:
— Что сказали врачи?
— Сказали — скоро поправится.
Азада опустила голову, чтобы скрыть набежавшие слезы.
— А как мама с папой? — спросила наконец Азада.
— Здорово намучились они, — ответил Рахим. — Всю ночь не спали, вымокли до нитки. Кутан, правда, развалился. Ну, хоп, я поехал.
...Вечерело. На «Чинар» падала тень вершин Кугитанга, а над дальними адырами все еще продолжался день. Азада отправилась на ферму. Нужно провести вечернюю дойку. Освободилась, когда уже всюду зажглись фонари. Девушка зашла на почту, заказала переговоры с правлением колхоза, где жили родители Захида. Оказалось, что там пока ничего не знают о случившемся. Секретарь партийной организации, с которым она разговаривала, пообещал немедленно сообщить матери и отцу Захида.
Домой не хотелось идти. На душе было как-то неспокойно. Она подумала вдруг о Сахро, и почувствовала почему-то за собой вину. Может быть, сходить к заведующей. Поговорить по душам.
— Что случилось? — спросила Сахро, увидев входящую Азаду.
— A-а, Азадахон, — улыбнулся Улаш-ака, как всегда, появившись из кухни с миской плова, — очень кстати пришла. Значит, свекровь добрая попадется тебе, примета такая есть. — Он поставил миску на стол и спросил: — Ну, как дела твои?
— Спасибо, муаллим, — ответила девушка, — ничего.
— Ну, если так, садись поближе к столу, ужинать будем.
После ужина, когда Улаш-ака, собрав пустую посуду, отправился на кухню, Сахро не очень-то ласково осведомилась:
— Что же случилось?
— Захид-ака попал в больницу.
— Вай-уляй! Когда это произошло? — в голосе Сахро звучало неподдельное сочувствие.
— Сегодня, апа, — ответила Азада. — Спасал вчера во время селя колхозную отару, попал в водоворот и покалечился.
Слышавший рассказ Улаш-ака подошел к столу.
— Надо навестить человека, — произнес он, — завтра же! Молодец, Азадахон, что известила нас о беде! — Недаром столько лет проработал Улаш-ака педагогом. Он понимал людей, понимал их душевные движения. Догадался старый учитель, почему именно к ним пришла Азада. Девушка любит лейтенанта. Она стесняется сама навестить его. Ее приход — это мольба о помощи.
— Я и зашла к Сахро-апа, чтобы посоветоваться, — сказала тихо Азада.
— Отлично сделала, — подбодрил ее Улаш-ака.
Сахро с грустью посмотрела на Азаду. Она давно поняла, с чем пожаловала сегодня ее бывшая подруга. Девушка пришла за помощью. Нет и следа ее былой самоуверенности. В глазах мольба.
Откуда ей знать, этой юной счастливой Азаде, какие душевные муки терпит Сахро, женщина, не видавшая настоящего счастья! Не сбыться последней мечте, последней надежде. Азада отняла их у нее.
— Ты хочешь, девочка, чтобы мы с Улашем-ака навестили Захида? — усталым голосом спросила она Азаду. — Ведь за этим ты пришла?
Девушка вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась.
Сахро встала, подошла к ней, положила руку на вздрагивающее девичье плечо.
— Ну, ну, не плачь. Завтра же мы отправимся к твоему любимому, и ты тоже.
— Сахро-апа, — девушка смущенно смотрела на свою заведующую. — Простите. Я чувствую себя виноватой.
Улаш-ака сделал вид, что не понимает, о чем речь.
А Сахро грустно сказала:
— Ну что ты, девочка! В любви виноватых нет.
...Кровать Захида стоит у окна. Мать, сидевшая рядом, заметила, что, увидев кого-то во дворе, сын оживился. Она подошла к окну, спросила:
— Из «Чинара»?
Сын молча кивнул.
— Которая из них?
— Что «которая», — сделал Захид вид, что не понял материнского вопроса.
— Ну, невеста-то твоя? — улыбнулась мать.
— А вон та, юная.
— Хорошенькая.
Гости пробыли у Захида около часа. Сахро незаметно поглядывала то на Азаду, то на больного. «Каким счастьем, какой радостью светятся их глаза, — думала она с тоской. — Да, их любовь подобна селю, сметет все преграды на своем пути».
— Ладно, дети мои, — сказала мать Захида, — вы посидите немного, а я подругу проведаю, она в сердечном отделении лежит. Где это, а?
— В терапии, — сказал Захид, — я провожу вас.
— Пожалуй, это лучше сделаем мы с Сахрохон, — вмешался Улаш-ака. — Я там лежал, хочу с доктором своим поговорить.
Они вышли, оставив Захида и Азаду наедине.
— Спасибо, — сказал Захид, взяв руку девушки в свою.
— За что, Захид-ака?
— За все.
Азада неожиданно прижалась к перебинтованной груди Захида, прошептала: