— Разве всем вместе… — Нина неуверенно взглянула на него.
— Пожалуйста, без меня, — попросил Дроздов.
— Что так?
— Нет ничего мертвее фотографий, — поморщился Дроздов. — Сегодня снялся, а завтра ты уже другой, и не лучше, а хуже. Простите.
— Да брось ты, снимемся все вместе па память! — вдруг оживился Важин, которого зажгла идея группового портрета.
Чуткий фотограф живо снял с забора клеенку с джигитом и заменил ее намалеванным на рядне зеленым броневиком, увенчанным алым стягом.
— Я тебя, товарищ Важин, и так не забуду, — улыбнулся Дроздов.
— Эх, Алексей, скучный ты человек… — разочарованно протянул Важин и покачал головой. — И новоселье зажал…
— Почему зажал? Хоть сегодня! Вечером всех прошу ко мне.
— Может быть, пока в клуб? — предложил Алмазов. — Порепетируем. Нина Петровна говорит, вы согласны.
Дроздов поскучнел, неопределенно пожал плечами.
— Завтра порепетируем, — решительно сказала Нина и повернулась к Дроздову: — Пожалуйста, проводите меня.
Нина и Дроздов стали пробираться сквозь толпу к выходу. Алмазов с тоской смотрел им вслед.
— Остынь, Алмазов, — неприязненно сказал Важин. — Не по себе дерево рубишь.
— Огня не найдется? — обратился к Алмазову сухой остроносый шатен с папиросой в руке.
Алмазов, не сводя глаз с Нины, машинально нашарил в кармане коробок со спичками, протянул остроносому:
— Возьмите, у меня еще есть.
— Благодарю. — Остроносый положил коробок в карман и исчез.
— Пошли домой, — грустно сказал Алмазов Важину.
— Я поброжу еще, — сказал Важин. — Встретимся у Дроздова.
Алмазов уныло кивнул и мимо подвод, лошадей, ящиков и корзин уныло направился к выходу.
Из-за бакалейного ларька вслед ему смотрел остроносый.
Накрапывал дождь. Нина и Дроздов стояли на кладбище возле свежей могилы.
Ни памятника, ни венка, ни имени не было на ней. Лишь маленькая фанерная табличка с номером.
— Могилка у него какая убогая… — грустно сказала Нина.
— Самоубийца, — пожал плечами Дроздов.
— Он был такой чистый, этот мальчик… — вздохнула Нина. — Таких не любят, только жалеют. А я и пожалеть не могла, выжжено во мне все… Одно только и осталось. До сих пор люблю мужа… Хоть и тяжело было с ним…
Они двинулись к воротам.
— Он никому не верил, всех считал людьми со вторым дном… — говорила Нина.
— Порой второе дно помогает выжить, — неожиданно жестко сказал Дроздов. — Если, конечно, твердо знаешь, что ненавидеть и что любить. А без бога в душе нельзя, жутко.
— Мне жутко… — глядя в пространство, тихо сказала Нина. — И все же я — его невольница… Навсегда…
— Невольница? Вы? — удивился Дроздов. — Как-то не верится.
Нина горько усмехнулась:
— А вы представляете: глухой городишко, отца убили японцы, мать сутками стирает чужое. Тоска, безысходность… Оставалась придуманная жизнь: французские романы, драмкружок, королева Марго. Ночами плакала, ждала принца… Увидела его — упало сердце: он! И — словно в омут головой…
Дроздов смотрел на нее с сочувствием.
В лесу было сыро и пасмурно. Накрапывал дождь.
Остроносый погасил папиросу о ствол сосны, сунул окурок в карман. Рядом с ним на берегу глухого таежного ручья стояли Кадыров и Мещеряков, ждали, пока догорит испещренный бисерными буковками лист бумаги, который держал за краешек есаул.
Мещеряков стряхнул с ладони пепел, спросил:
— На словах он ничего не передавал?
Остроносый отрицательно покачал головой.
— Неужели повезло?.. — задумчиво произнес есаул.
Кадыров улыбнулся, не разжимая рта.
Древние напольные часы натужно прохрипели семь раз. В полутемном гостиничном коридоре конопатый мальчонка расставлял у номеров обувь.
Полуодетый Дроздов пересек свое убогое жилье, приоткрыл дверь, забрал из коридора две пары сапог и оглянулся — владелец второй пары спал на диване, с головой укрывшись шинелью. Дроздов подошел к умывальнику, скинул рубаху, стал умываться. Зеркало отразило длинный багровый шрам на левой стороне груди.
— Доброе утро, — раздался за спиной голос Важина.
Дроздов быстро натянул рубашку, обернулся, кивнул иа пустые бутылки в углу комнаты, болезненно поморщился:
— Не очень-то доброе. Как голова после новоселья?
— Пока на плечах, — ухмыльнулся Важин.
— Слышал ночью скандал в коридоре? — спросил Дроздов.
— Не слыхал. Однако пару раз просыпался, со спины па бок ваше превосходительство переворачивал.