- Простите, - обратилась она к проходившему мимо проводнику, - не найдётся ли случаем ещё одной свободной нижней полки?
- Только возле туалета. Если вам всё равно....
- Разумеется, лишь бы нижняя.
И вот Татьяна, прихватив свой чемодан, потащила его по коридору, благо, он был на колёсиках. Проводник открыл дверь купе, где была занята только одна верхняя полка.
В купе царила темнота и духота, штора опущена, а сверху доносилось лёгкое посвистывание, словно постовой невзначай проглотил свисток, и вместо слов из него вылетает свистящее бульканье. Сосед с верхней полки заворочался и начал вздыхать.
- Вам зажечь свет? - поинтересовался проводник уходя.
- Спасибо, не надо.
Татьяна потихоньку сняла кроссовки, кожаную куртку, аккуратно повесив её на плечики, и вытянулась на полке, прикрыв лицо рукой, из -за шторы сильно дуло, но это не уменьшало духоту в купе.
Заснёт ли она? Во всяком случае, раньше, когда был Союз, и приходилось томиться в душных плацкартных вагонах, ей этого не удавалось. Но, на удивление, сон всё же сморил её ненадолго, если полудрёму можно назвать сном.
Раздражало всё: от темноты до сквозняка. А может ещё то, что человек на верхней полке постоянно ворочался с боку на бок. Она пробовала считать, сколько раз он повернётся, потом бросила, окончательно сбившись со счёта. Каждый его переворот сопровождался грохотом, сосед дышал неровно, с каким то надрывом, словно у него болели лёгкие или был сильный жар. Вся измучившись, Татьяна встала, вышла в коридор и остановилась у окна, вглядываясь через стекло в мелькавшие в темноте где-то там вдалеке огоньки то ли деревни, то ли посёлка, но точно не города, так как многоэтажек видно не было. Немного постояв и успокоившись, она вернулась в купе. Эта маленькая клетка будто отрезана от остального мира и функционирует автономно как от поезда, так и от вагона, и чувствуешь в ней себя отвратительно, особенно если не переносишь маленьких замкнутых пространств, даже не страдая клаустрофобией.
В полумраке ей показалось, что сосед свесил голову, возможно, пытаясь разглядеть своего попутчика. На душе стало тоскливо и одиноко, а ещё задело любопытство соседа, она же не заглядывает ему в лицо. Тяжесть в желудке после ресторанной пищи давала о себе знать, а ночь тянется до бесконечности; на остановках раздаются невнятные голоса, оно и понятно, пассажиры бегут к своим вагонам, затем шаги по коридору, хлопанье дверей, и кажется, что поезд уже никогда не двинется дальше от этой маленькой станции.
Она прислушалась. Ей показалось, или сосед сверху, на самом деле, плакал? Правда, временами он затихал, переворачивался, затем резко всхлипывал, отчего Татьяна постоянно вздрагивала. Наконец терпенье её лопнуло, и она не выдержала:
- Послушайте, прошу вас, постарайтесь по возможности лежать спокойно, - и сама смутилась оттого, что голос прозвучал намного резче, чем она того хотела.
Сосед не ответил, но затих, какое то время, действительно, лежал неподвижно, прилагая очевидно немало усилий, чтоб не дёргаться.
-Если мне снизу жарко, каково же там, на верху? - вдруг подумала она, стыдясь своего замечания, сделанного соседу, - впрочем, кто ему мешал занять свободную нижнюю полку. А может, он попросту болен? Только бы не псих! Да нет, на буйного, вроде, не смахивает, иначе тогда бы его кто-нибудь сопровождал. Может горе какое стряслось? Мало ли, на похороны едет..., а она сорвала на неповинном человеке свою злость за то, что попросту не может спать в поездах.
Посмотрела по мобильнику время - четыре часа утра, скоро Калуга.
Сосед снова начал ворочаться, а Татьяна считать до ста, в надежде вздремнуть хоть полчаса. На восьмидесяти её сбили очередные всхлипы доносившиеся сверху.
Поезд остановился, затем вновь тронулся. Открыв глаза, Татьяна увидела свисающие с верхней полки ноги, очевидно, сосед сел, а потом с бесконечными предосторожностями, так как вагон раскачивался из стороны в сторону, стал зашнуровывать высокие ботинки.
Без остановки поезд прошёл небольшую станцию, сквозь шторы мелькали пятна убегающего света. Сосед пробует спуститься, но делает это так неуклюже, самым ненормальным образом, долго ищет подножку, промахивается. У Татьяны упало сердце: ещё немного и он со всего маху свалится в проём. Она знала по себе, что когда стараешься не производить шума, получается все наоборот, с треском и грохотом. Это всё больше и больше походило на кошмар, но на этот раз она сдержалась. Вдобавок ко всему соседом оказалась девушка! Она выскользнула из купе, забыв прикрыть за собой дверь, и Татьяна, чертыхаясь, поднялась, чтоб закрыть. Что-то заставило ее выглянуть в коридор, не обуваясь, выскочить в тамбур: заскрипели тормоза, девушка стояла перед распахнутой дверью, затем прыгнула, исчезая за насыпью, по которой, очевидно, съехала на спине или заднем месте. Почти не задумываясь, что делает, Татьяна вернулась в купе, схватила куртку, наспех обула кроссовки и бросилась следом за ней. Поезд замедлил ход, вдоль всего полотна железной дороги тянулся лес, луна освещала редкие облака.