Выбрать главу

- Нет, я еще убью тебя, крыса ментовская, а тогда пусть хоть вышку дают!

Мента он подловил в темной подворотне. Тот испугался, заскулил, стал просить пощады.

- Она же ни в чем не виновата была, дурак, а ты ее...

- Заглохни!

- Нет, теперь ты выслушай! Я любил ее еще со школы, но она, как ни странно, променяла мента на вора. Ирония судьбы... Это же я ее из кутузки вытащил, когда ты ее бросил и в бега подался.

- Врешь, гад!

- Нет, не вру! Хотел двух зайцев убить: и девушку вернуть, и тебе досадить. Она же и с тобой встречалась, и со мной. Только когда речь заходила о тебе, глаза прятала и клялась, что не знает, где ты. А я чувствовал, врет, тебя прикрывает. Когда трахал ее, она глаза зажмуривала, видно, тебя представляла...

- Заткнись, гнида!

Вор и мента уложил тем же ножом одним ударом, а потом сдался. На суде после его последнего слова рыдали все, кроме охраны, судьи и обвинителя, им было наплевать на растоптанные чувства.

- Расстрел, - произнес прокурор.

- Пожизненное на огненном острове, - вынес приговор судья.

Да, конечно, вы, мои дорогие, упрекнете меня в сентиментальности, и я с вами вполне согласна, но это ведь только наброски... Моя Люська, если бы прочла, до глубины души обиделась бы за то, что я ее лейтенанта трусом обозвала. Она гордится своим Костей, хвастается, какой он у нее мужественный и умный. А я, бац, и одним росчерком пера превратила героя в антигероя. Ничего, переживет, а если нет, тогда я Люське покруче смерть придумаю. Хотя нет, я ее люблю все-таки...

  Тяжело умерщвлять тех, кого любишь, к кому относишься с симпатией и по-особому. Но что делать? Я не могу иначе, надо быть жестокой, чтобы написать что-то стоящее. Папа предупреждал: "Без сантиментов, гора трупов и море крови". Господи, где же взять, откуда это море крови, если я по натуре не садистка. Но знаю, что надо. Ладно, что-нибудь придумаю завтра... Вот встречусь с Софи, погляжу на нее, может, что-нибудь и придет в голову.

Соньку нашли в куче мусорных отходов на городской свалке. Она была изъедена крысами. Ее нос был нечто ужасное - две дырочки в проломленном черепе.

   Ах, да, забыла написать, что смерть Соньки наступила вследствие черепно-мозговой травмы, несовместимой с жизнью.

   Сонька делала репортаж о мусорных королях. Бизнес на мусоре был весьма доходным: платили хозяевам как простые граждане, стремившиеся избавиться от хлама, так и деятели местной промышленности. Каждый самосвал стоил не менее трехсот рублей, а в день мусорщики принимали их штук по пятьдесят. Горы мусора росли быстро, также росли доходы от этого бизнеса, оседавшие в карманах мусорных олигархов.

   Переодевшись бомжихой, Сонька пробралась на свалку, прицепив к груди миниатюрную скрытую камеру, и как засланная шпионка приступила к работе. Приняли ее настороженно, не сразу, потому что задавала она очень много лишних вопросов, а таких там не любили. Надо было вливаться в коллектив, а как влиться, ведь по легенде, денег у нее не было. Давала подряд всем мужикам, которые хотели, да и которые не хотели, тем тоже давала. Целую неделю не мылась, дышала перегаром и вдыхала тот же аромат, когда какой-нибудь вонючий бомж с гнилым ртом ерзал на ней, пытаясь кончить. Чего не сделаешь ради информации, приходилось все терпеть, даже их неработающие от пьянства, а возможно, от венерических болезней "приборы" . Эти же пьяные морды сопели и ахали от удовольствия, а потом их языки развязывались, и они много чего ей рассказывали. И как трупы находили, и кто эти трупы привозит, кто здесь, на свалке, всем распоряжается, и разное другое. Много материала собрала Сонька, пришло время линять со свалки, тут начальство их и схапало; слишком близко ее дружок машину подогнал. Обоих убили, иномарку взорвали и в карьер сбросили вместе с трупом друга. Саму же журналистку - по черепу и в мусорную кучу.

   - Где место мусору? - спрашивал охранник шефа у бомжей.

   - Здесь, на свалке, - хором отвечали те.

   - Вот пусть и лежит этот мусор, - пнув ногой еще живую Соньку, загоготал бык, - где ей и положено.

   Бомжи не посмели подойти помочь ей, она так и загнулась от потери крови, глядя в небо открытыми глазами, облепленная зелеными мухами.