Ефима беспокоило то, что за Макарычем следят, не хотел он подставлять уже далеко не молодого человека.
Гаврилу не спалось, старая пуля, засевшая в бедре со времён Чечни, не давала покоя, ходить было трудно, одна была радость, целый день он сидел в кресле на втором этаже своего старенького дома и смотрел в бинокль военного образца. Много секретов он знал о своих соседях, но дальше этих стен они не выходили, Гаврил умел хранить тайны.
К двухэтажному дому Ефим подошёл, огляделся, постучал в дверь, она была открыта, вынув пистолет, медленно вошёл в дом, обойдя первый этаж, поднялся на второй, хозяин сидел в кресле и смотрел в бинокль, он даже не заметил, как вошёл Ефим.
— Почему не закрываешь дверь, — обратился он к хозяину дома, тот вздрогнул, резко опустил бинокль и повернул голову.
Ефим пристально всматривался в лицо, обросшее щетиной и припорошённой сединой, и что-то знакомое мелькнуло в лице. Хозяин дома закрыл лицо руками и заплакал, он делал это с каким-то надрывом, подвыванием, теперь он знал, что одиночество его кончилось, и командир никогда его не бросит. Ефим подошёл к нему, схватил за кутлатую голову и прижал к груди.
— Я узнал тебя, я вижу, как тебе плохо, почему не написал, не позвонил, ты же знаешь, где я работаю.
Гаврила поднял голову, вытер слёзы тыльной стороной ладони и сказал:
— Командир, у тебя своих забот хватает, тут ещё я калека, я не голодный, люди кое-что приносят, да у меня же пенсия, правда, небольшая, но хватает.
Ефим отвернулся, слёзы стыда жгли его лицо, ком стоял в горле, как он мог забыть своего солдата, он понял, проходят годы, и душонка человека черствеет, война которая не давала спать по ночам, отошла в сторону.
— Как ты меня нашёл? — удивлённо спросил Гаврил, я ведь недавно купил эту развалюху за бесценок, вот одно развлечение — бинокль, стыдно признаться, что вроде подглядываю за чужой жизнью, — он покосился на командира, — осуждаешь меня?
— Нет, надо поговорить, я к тебе по делу, нужна твоя помощь.
Гаврил удивлённо уставился на него.
— От меня, калеки, помощь? — это уже интересно. — ну ладно, пойдём выпьем за друзей наших, за товарищей, кто не вернулся, кого сейчас нет с нами, закусон сейчас организую.
Ефим поднял пакет.
— Я всё принёс и пузырь, и закусь есть.
Сидя за столом, он обстоятельно всё рассказал, Гаврил стукнул по столу кулаком.
— Вот твари! За что мы воевали командир? За что головы свои сложили? Сколько матерей осталось без сыновей, сколько было слёз пролито для того, чтобы они сейчас жировали? Нас, молодых парней, загрузили в вагоны и повезли, как поросят на убой! Ведь мы до конца даже не знали, куда нас везут, но Родина сказала: "Надо, значит надо!". А у них ни Родины, ни чести, — вскрикнул он и по его исхудалому лицу потекли слёзы.
Они сидели, опустив головы, и каждый думал о своём.
— Говори, что надо, для тебя всё сделаю, — сказал Гаврил.
Ефим объяснил, что нужен свидетель по убийству семьи Павла и кто повесил Ильиничну.
Гаврил вытащил старый трофейный фотоаппарат и протянул его Ефиму.
— Здесь на плёнке найдёшь доказательства, свидетелем на суд пойду я, сюда больше не ходи, хочу дожить до суда.
=========
Ефим не знал, что на плёнке, но он верил своему солдату, своим увлечением к фотографиям он славился ещё в части, поэтому и позывной он получил, фотограф. Ефим зашёл к знакомому журналисту и попросил проявить плёнку, но никто не должен об этом знать, тот согласился.
У Ефима прибавилось работы, всё своё время он ходил следом за Макарычем, часто переодеваясь, он боялся за его жизнь.
Макарыч подошёл к своей двери дома, достал ключи, но дверь была не заперта, хотя он помнил точно, что, уходя, запер дверь, войдя в дом, он прислушался — тишина, вынул пистолет, снял с предохранителя, шагнул через порог. Удар был такой силы, что его отбросило в сторону.
Очнулся он привязанный к стулу. Перед ним стоял, даже не закрыв лицо, парень. Без маски, значит, убьёт, подумал он.
В руках молодого человека был пистолет с глушителем, он нагло смотрел на следователя, ухмыляясь.
— Мы тебя предупреждали, ты не понял, — подняв ствол, он направил его в голову. Макарыч закрыл глаза. Глухой удар и парень с грохотом отлетел в угол.
— Прости, Макарыч, чуть не опоздал, — Ефим развязал ему руки и ноги, и помог перейти на диван. Он понимал, что не так легко пережить уже не молодому человеку такое потрясение. Подняв преступника, он приковал его наручниками к батарее, они сидели и ждали, когда тот очнётся.