Первым шел лесник Сергей Мирошниченко, который, хотя и хорошо знал эту местность, уже несколько раз проваливался по грудь в черную жижу. Тогда ему бросали веревку и вытягивали на кочки. Сергей шестом замерял глубину. Когда длинный испытанный шест не скрывался полностью, место метили ветками. Каждый метр топи давался с огромным трудом,
Окруженные, прижатые к кочковатому, поросшему редкими чахлыми сосенками Ирдынскому болоту, партизаны отряда с тревогой ожидали донесений разведчиков. С каждым часом приближался рассвет и таяла надежда на успех. После полуночи па небе появилась луна, начал крепчать мороз. Гитлеровцы усилили обстрел леса. На восточной опушке они потеснили партизан. Командир отряда Дмитрий Горячий получал донесение за донесением, и в каждом сообщалось о тяжелых потерях и оставленных позициях. А высланная вперед разведка била тревогу: «Дальше идти некуда, трясина… Дальше идти нельзя…»
Впереди трясина. За спиной — наседающие каратели… Что же делать? Время стремительно уходило, а утро не обещало ничего утешительного. Задубевшими от холода пальцами командир попытался было свернуть самокрутку, но ветер смахнул последнюю щепотку махорки. Взгляд невольно задержался на бумаге:
— «Кто там расстраивает ряды? Назад! Только девчонкам можно впадать в панику…
— Молчать! — взвизгнул он вдруг, по-волчьи щелкнув зубами, выхватил маузер, и протестующие возгласы мгновенно застыли на губах.
— Слушать мою команду! Мы будем гатить болото — другого выхода у нас нет».
Дмитрий быстро развернул сложенную «в гармошку» страницу и прочел дальше: «Они работали, сорвав с себя шинели, и сквозь разодранные штаны и рубахи проступали их напряженные, потные, исцарапанные в кровь тела… Лошади, напуганные выстрелами, неистово ржали и вздымались на дыбы; некоторые, оборвав поводья, метались по тайге и, попав в трясину, жалобно взывали о помощи».
«Кто же оказался до нас в таком бедственном положении?» — Дмитрий поднес ближе к глазам влажный листок бумаги: «Последними прошли через гать Левинсон и Гончаренко».
«Да это же «Разгром» Фадеева! Левинсон прорвался через топь, пробился через засаду беляков, и мы пробьемся! Обязательно пробьемся!» — подумал командир.
Нарастающий грохот боя подхлестывал разведчиков. Выбиваясь из сил, мокрые, продрогшие, но безмерно счастливые, выбрались они на песчаный берег. Среди гнилой топи, над которой даже птицы редко пролетали, партизаны отыскали наконец «прочную» тропинку.
Как ни велика была опасность новой атаки, Горячий все же разделил отряд на две части. Одни, стиснув зубы, рубили деревья, другие самоотверженно сдерживали врага до тех пор, пока их товарищи не соберут настил.
От минометного огня лес жалобно стонал. Осколки срезали ветки, с визгом впивались в кочки.
Стоял приторный запах гари, смешанной с горьковатым пороховым дымом. Партизаны на лошадях волоком подтаскивали сваленные деревья к опушке. Здесь обрубывали ветки, а бревна на плечах тащили в болото. Каждое бревно, каждая доска укрепляли настил. Вскоре оказалось, что не хватает досок. Тогда разобрали последние повозки.
Дмитрий Горячий старался не смотреть на часы, но нежеланный рассвет неумолимо приближался. «Надо оставить на передовой прикрытие», — подумал он.
Перед самым рассветом каратели перенесли огонь в глубь леса. Люди гибли, но работа не прекращалась. Под непрерывным обстрелом партизаны наконец положили узкий настил, который быстро покрылся льдом и стал скользким.
— Беренштейна к Горячему, — послышались голоса.
— Начальник штаба, — обратился ко мне командир отряда, — мы отходим. Обеспечь порядок на переправе. Покинешь ее последним, вместе с боевым прикрытием,
Бой гремел уже совсем рядом. Усталые люди срывались с качающихся бревен в смрадную жижу, падали, скошенные осколками и пулями, но молчаливая цепочка партизан, побеждая топь, упрямо продвигалась навстречу рассвету.
Перед самым рассветом к командиру группы прикрытия младшему лейтенанту Ивану Царенко прибежал посыльный:
— Отряд переправился, можно отходить.
Теперь пришла пора переправлять лошадей.
У Андрея Кучерова был послушный жеребец Гай, за которым пошел бы весь табун. Но в последнюю минуту Гая убила мина. И теперь все старания партизан направить к настилу даже самого смирного мерина были напрасны: перепуганные животные вставали на дыбы, обрывали поводья, и, обезумев, бежали, куда глаза глядят.