«Какого черта ты сидишь здесь? Поезжай в Иерусалим!» — звенело в его ушах. Как он сегодня придет к ней? Что скажет, как посмотрит в эти глаза? Нужно что-то придумать… Один месяц! Всего один!
А ветер продолжал играть с мусором на сером песке, и солнце вставало над морем, равнодушно поглядывая на него. Скоро он останется абсолютно один в этом огромном пустынном мире.
Они долго ехали по зеленым холмам, и дорога уводила куда-то на высоту. Даже солнце стало другим. Таксист, всю дорогу рассказывая о чем-то, наконец, произнес:
— Осталось немного. Иерусалим находится на высоте 900 метров над уровнем моря. Мы поднимаемся.
«Зачем я поехал? — думал он. — Просто больше не мог сидеть на одном и том же месте, да и море это видеть уже не мог, и старого еврея, в кафе которого вчера напился». Тот видел все, но не подходил. А он словно под рентгеновскими лучами был на глазах этого еврея. И зачем он ему все рассказал? Терпеть не могу, когда тебя жалеют! Проще забиться в свою нору и мучиться одному. Вот почему в Москве люди молча напиваются и ничего не знают друг о друге. А здесь — душа нараспашку. А потом не знаешь, куда деться от этих глаз. Хватит и того, что не знаешь, куда деться от самого себя… Потому и поехал. Сбежал. В клинику можно будет приехать только к вечеру, а находиться в том городке, безвольно утюжить набережную и смотреть на море и жалостливые глаза старого еврея он не мог.
Они уже въезжали в город, и наконец показалась большая серая стена, которая скрывала собой массивные каменные строения.
— Старый город, — произнес таксист-еврей, и он начал осматривать окрестности. А таксист без умолку говорил:
— Это Масличная гора, — и показал на высокий холм напротив стены. — Вот старое еврейское кладбище.
Кладбище находилось на склоне холма и занимало значительную его часть.
— Гефсиманский сад, — он тоже находился на этом склоне. — Иисус любил гулять здесь и размышлять, разговаривая со своими учениками, здесь же его предали и схватили, отсюда и повели в Старый город. Что дальше происходило, вы, конечно, знаете, а когда он воскрес, снова вышел на эту сторону, ходил в этом саду, говорил с людьми, а через 40 дней вознесся с самой верхушки Масличной горы. Так что все рядом, — закончил таксист.
— Надо же, во что верят люди! — подумал он. — Хотя, если верить, наверное, легче, намного легче…
Пока они стояли на дороге в небольшом заторе, он мог не спеша осматривать окрестности. Все действительно находилось поблизости. Справа — длинная стена Старого города, потом резкий спуск, через дорогу по левую руку на склоне горы кладбище и сад, а дальше ее вершина.
«Как все близко», — подумал он.
Все напоминало какой-то маленький игрушечный мир, который как на ладони помещался здесь перед его глазами. В этом городе за стеной жили люди, там же проходил Крестный путь, потом они выходили и гуляли в этих садах, поднимались на гору, возвращались в свои дома за высокую стену, а когда умирали, их хоронили на этом кладбище всего в сотне метров отсюда. Все близко. Маленький уютный мир. Только зачем Он не ушел отсюда, когда уже знал, что его предали? Зачем отправился в этот город? Чтобы умереть? Нет, сначала нести свой Крест, а потом умереть… Кажется, так… «Сам-то ты веришь в это?» — подумал он и посмотрел на высокую стену Старого Города. Эта стена притягивала, она скрывала какую-то тайну, и захотелось быстрее проникнуть туда и пойти по его старинным кривым улочкам.
К вере он относился спокойно. В малолетстве его грудным ребенком отнесли в церковь и окрестили. Возраст был бессознательным, и крещение прошло без его воли, то есть по воле его бабушки. А потом он уже не заходил в храмы и церкви, да и креста не носил. Тот хранился у него где-то. На его глазах менялось время, менялась страна. Он видел, как недавние члены одной партии смело рвали свои партбилеты и переходили в партии другие, видел, как эти закоренелые атеисты бросились наперегонки в церковь и в один миг превратились в глубоко верующих людей. «И смех и грех» — русская поговорка. Учителя, недавно преподававшие научный атеизм, начали обучать истории религий и даже не ушли со своих кафедр. Просто эти кафедры тоже перекрасились и изменили свои названия. Все это не удивляло, но стоять с этими людьми рядом в полночь на Святую Пасху в одном Храме не хотелось вовсе. Время такое было. Наверное, поэтому спокойно относился к церкви, просто знал, что был крещеным, и не более того.
— Львиные ворота, — снова услышал он голос таксиста. — Вам сюда.