Вечером я поссорился с Гурамом.
— Для тебя нет ничего святого. Умирает отец, а ты твердишь одно: «Я все равно женюсь на Лии».
— А что прикажешь говорить? Что я не женюсь? Не бывать этому! Я не стану обманывать отца перед смертью.
Георгий Михайлович последними усилиями пытался вырвать у Гурама обещание не жениться на Лии, но не добился своего. Он скончался на пятый день после моего приезда.
Лия прожила два с половиной года. Ее не спасли ни швейцарские лекарства, ни безумная любовь Гурама. Лию похоронили рядом с Георгием Михайловичем, и земля примирила их.
В остальном у Гурама все шло точно по расписанию. Еще на четвертом курсе института он провел эксперимент на обезьяне, подтверждающий гипотезу профессора Кахиани об искусственном управлении деятельностью мозга. Через два года он работал в клинике Кахиани, а через три защитил кандидатскую. Наперед было известно, что его ждало. Докторская степень. Профессорская должность. И так далее.
В клинике меня знали, и я беспрепятственно прошел в кабинет Гурама.
Я читал «Советский спорт», когда распахнулась дверь и вошел Гурам со свитой белых халатов.
— Торжествовать еще рано! — бросил он кому-то и расцеловал меня. — Где ты пропадаешь, негодник?
— Работаю, — ответил я.
— Можно воздержаться от торжества, но нет сомнений, что операция прошла успешно, — сказал один из белых халатов.
— Об этом будем судить по результатам. Если мальчик заговорит! — сказал Гурам и снова обратился ко мне: — Так где ты пропадаешь?
— Работаю, — повторил я.
Белые халаты не торопились уходить. Им хотелось говорить об операции. Я нетерпеливо ждал. Наконец мы остались вдвоем.
— Ты что-то хочешь мне сказать? — спросил Гурам.
Собственно, я приехал к нему, чтобы рассказать о случившемся на фабрике, но не знал, с чего начать.
Зазвонил телефон.
— Поговорить не дадут, — сказал Гурам, беря трубку. — Да. Пять минут назад. Поздравлять рано. Время покажет. Привет!
Он снял халат. Без халата Гурам походил на недоедающего студента.
— Что ты такое сделал? — спросил я.
— Операцию. Что я еще могу делать?
Он бросил халат на диван, снял белую шапочку и пригладил перед зеркалом волосы. Гурам был блондином и втайне гордился этим. Снова зазвонил телефон.
— Пусть звонит, — сказал он. — Поедем за город.
Мы вышли на улицу. Я собрался с духом, чтобы начать рассказ. Но Гурам, что-то вспомнив, кинулся назад в клинику и вернулся минут через пятнадцать.
— Извини. Дежурный сегодня сердобольный. Может к мальчику впустить родителей.
— Эпилептик?
— Нет, опухоль в левом полушарии.
Мы сели в «Волгу» Гурама. Он вытащил из-под сиденья покореженный кремниевый пистолет.
— Это принадлежало Шамилю.
— Сохранились отпечатки пальцев?
К старинному оружию Гурам испытывал болезненную слабость. Он скупал проржавевшие пистолеты, шпаги, сабли, кинжалы и с завидным упорством возился с ними, приводя в порядок.
— Ты ничего не понимаешь в оружии.
Я согласился.
За городом мы остановились у деревянного ресторана, приросшего спиной к скале.
Ресторан пустовал, если не считать четырех скромно одетых мужчин в углу зала. К нам вышел директор в белом халате, настолько толстый, что его подбородок лежал на груди, а изуродованные уши борца касались плеч.
— Прошу вас! — сказал он хриплым голосом, приглашая к буфету, и крикнул: — Ванечка!
Мужчины в углу разглядывали нас с любопытством.
Из кухни выскочил лупоглазый Ванечка и встал за стойку.
— Базедова болезнь, — поставил диагноз Гурам. — Его надо оперировать.
— Тебе только бы резать, — сказал я.
Мы подошли к стойке, на которой красовались блюда с лоснящейся зеленью, редиской, белым сыром и пышным лавашем. Ванечка поставил на тарелку три стопки и налил в них из бутылки чачу. Гурам, втянув воздух длинным носом, сказал:
— Иф, какая водка! Градусов пятьдесят.
— Шестьдесят, — поправил директор и произнес: — Чтобы у вас все было хорошо! Будем здоровы.
Мы выпили и закусили сыром, зеленью и хлебом.
— Что прикажете? Чем вас порадовать? — спросил директор.
— Как твоей душе угодно будет, — в тон ответил Гурам.
— Что скажете о жареном ягненке? Для начальника жарил.
— А если твой начальник приедет?
— Не приедет, уже не приедет. — Директор вздохнул. — Ванечка, гости за стол садятся.
Ванечка, перебирая ногами, словно в танце, быстро ушел на кухню.