Когда я снова вышел в коридор, то увидел, что Нана уже не одна. Она разговаривала с высокой рыжей девушкой. Подходить не имело смысла, но девушка была уж очень хороша.
— Здравствуйте, — сказал я.
Девушка кивнула. Широко расставленные серые глаза не выразили ни малейшего интереса.
Нана ответила:
— Здравствуй, здравствуй! Ты что, слушай, тискаешь беременных женщин?!
Нану нельзя было упрекнуть в изысканности выражений. Опасливо поглядывая на рыжую девушку, я сказал:
— Нана! Элисо, как и ты, мой университетский товарищ.
— Можно подумать, что это серьезное препятствие…
Я не дал ей закончить:
— У меня к тебе дело. Когда мы можем поговорить?
— Через минуту.
— Извините, что помешал вам, — обратился я к рыжей девушке.
— Ничего, — произнесла она так тихо, что я не мог разобрать, какой у нее голос.
— Познакомьтесь, — сказала Нана. — Это Серго Бакурадзе, многообещающий журналист.
— Нина Шедловская, — протянула руку девушка.
Нана достала из кармана юбки крохотную записную книжку и сказала ей:
— Оставьте телефон. Она позвонит вам.
Нина продиктовала номер и попрощалась.
— До свидания, — сказал я. — Было приятно познакомиться. Приходите к нам.
— Спасибо, — с улыбкой ответила она и пошла к лифту. Она хромала, и я, пораженный, глядел ей вслед со смешанным чувством жалости и разочарования.
— Ну, слушаю тебя, — сказала Нана.
— Что с этой девушкой?
— Упала с лошади. Она наездница в цирке. Слушай, ты хотел поговорить со мной или искал повод познакомиться с ней?
— Конечно, хотел поговорить.
— Деловые разговоры, мой дорогой, ведут за столом.
Только этого недоставало, подумал я. Денег у меня было в лучшем случае на обед в столовой.
— Сожалею, но не могу пригласить тебя в ресторан, а в столовую ты не пойдешь.
— Разумеется, не пойду. Знаешь что, отложим на завтра. Сегодня я занята. Побежала, надо успеть сдать материал в номер.
В полдень все сотрудники отдела информации переселялись в кафе напротив редакции.
Леван не мог уйти, и мы пошли пить кофе без него.
В углу пустого зала сидели мой школьный товарищ Лаша и Боб. Лаша поднялся и расцеловался со мной.
Когда-то Лаша занимался боксом и увлекся им настолько, что с трудом закончил школу. Он не стал известным боксером, бросил бокс и устроился лаборантом в медицинский институт. Там он влюбился в студентку, дочь раввина, Симу. Вначале Лаша не пользовался взаимностью. Он ходил за девушкой по пятам, преследовал ее, угрожал, что в конце концов возымело действие на воспитанную в строгости Симу. Она даже не предполагала, что на свете бывает такая любовь, и ответила на чувства Лаши со всей затаенной пылкостью женщин своего рода. Узнав об этом, раввин готов был навсегда уехать из Тбилиси, лишь бы избавиться от Лаши, но не бросать же насиженное место, где еще его дед, тоже раввин, построил в центре города каменный дом, где его все уважали и где ему все нравилось. Тогда раввин впервые обратился к богу с личным вопросом. И как раввин заявил дочери, которая не уставала повторять: «Лаша или смерть!» — всевышний сказал ему: «Пусть одним иудеем будет больше». Свадьба принесла Лаше мимолетное счастье, потому что раввин все время советовался с богом и однажды сказал: «Мусульмане тоже делают обрезание, но они остаются мусульманами. Я не могу требовать от народа соблюдения законов, если сам не соблюдаю их. Мы уезжаем».
Лаша остался один.
Он целые дни просиживал в кафе, курил анашу, и бог знает, что ему грезилось.
Маленький, похожий на лилипута, Боб был его рыбой-лоцманом.
— Как дела? — спросил я Лашу.
— Получил вызов, — ответил он и вытащил из бумажника бланк с каким-то текстом и печатью.
— Поедешь?
— Время покажет, что делать, — ответил он и без всякого перехода спросил: — Твоим ребятам не нужны итальянские галстуки?
— Не знаю.
— А тебе?
— У меня есть галстуки, — соврал я.
— У него есть! — залился тонким смехом Боб.
— Помолчи, Боб! — сказал Лаша и отвел меня в сторону. — Я слышал, ты в писатели подался. Тяжелое дело. Но ты молодец. Надо выбиваться в люди. Если понадобятся деньги, мой бумажник в твоем распоряжении.
— Спасибо, Лаша, — сказал я.
— Ну ладно. Иди. Твои коллеги уже косятся на меня. Иди, Серго. А итальянский галстук за мной.
Я подошел к своим и сел за стол. Официантка расставляла чашки и улыбалась Гарри.
— Не строй глазки, Катюша. Я не каменный, — сказал он.
Официантка засмеялась. По-моему, она была неравнодушна к Гарри, впрочем, как и все другие официантки — от двадцатилетней Валентины до шестидесятилетней Маринэ по кличке Бабушка грузинского футбола. Маринэ знала по именам всех игроков тбилисского «Динамо».