Герман замолк. Я нетерпеливо ждал, что он скажет дальше. Финал пьесы всегда настораживал меня. Он мог быть истолкован по-разному.
Герман молча шагал, рассеянно отвечая на приветствия знакомых.
— Я хорошо вижу финал, — произнес он и остановился.
Жестикулируя, он обрисовал сцену. Прохожие оглядывались на нас. Потом Герман в лицах изобразил действующих лиц. К моему удивлению, он хорошо помнил диалоги.
— Послушайте, Герман, — сказал я, когда мы снова зашагали по улице. — Я хочу, чтобы вы знали мое отношение к моему герою, к финалу.
— Можете ничего не говорить, — сказал он. — Все и так ясно. Нравственная победа остается за директором. Он проигрывает битву противникам и вместе с тем их побеждает. Как говорит его дочь, можно проиграть и все равно остаться победителем, и мы знаем, что тем, кто пойдет по его пути, достанутся лавры. Все ясно, все ясно.
Он вспомнил еще одну сцену из пьесы и стал говорить, как видит ее.
Я не мог вот так просто расстаться с Германом и повел его к Гураму.
ГЛАВА 10
Гурам был в синем сатиновом халате. Он надевал его, когда работал за маленьким токарным станком, на котором вытачивал для себя инструменты собственного изобретения и недостающие детали к старинному оружию.
— Извини, я не знал, что ты работаешь, — сказал я.
— Ничего. Сейчас закончу. Проходите в гостиную. Там Эдвин спит, разбуди его, Серго, — сказал Гурам и направился в чулан, оборудованный под мастерскую.
Я не ожидал застать здесь Эдвина. Его присутствие, даже спящего, было некстати.
— Идемте, — я повел Германа в чулан. — Посмотрим, как нейрохирург работает токарем.
Станок визжал. С резца сползал тонкий завиток металла.
Гурам выключил станок.
— Другого места не нашел для гостя? — сказал он недовольно и расстегнул халат.
— Не хочется будить Эдвина. Пусть спит, — сказал я. — Он что, переселился к тебе?
— Целый день бегал по делам. Недавно зашел. Прилег.
— Какие у него могут быть дела? Он же в отпуске.
— Разве гостю задают такие вопросы?
Герман с любопытством разглядывал мастерскую.
— Простите меня за нескромность, но что вы вытачиваете?
— Всякие хирургические инструменты.
— Вы шутите!
— Нашли шутника! Вы знаете, какими инструментами пользуются хирурги?
— Скальпелем.
— А дрели, сверла, ручные пилки? Инструменты, заимствованные у плотников средневековья! Пытаюсь изменить это положение, хотя бы для себя.
— В нейрохирургии также пользуются древними инструментами?
— К сожалению. Слышали о такой операции, как трепанация черепа? Слышали. А знаете, как ее делают? Сначала снимаешь кожу и сверлишь четыре отверстия. Затем пилочкой выпиливаешь «окно» между отверстиями. Знаете, сколько времени уходит на это? Час, целый час! К тому моменту, когда добираешься до опухоли, от усталости дрожат руки. А операция предстоит, между прочим, на мозге.
Я думал, Гурам расскажет о своем главном изобретении — инструменте, который вскрывал «окно» в черепе за несколько минут. Я видел первую конструкцию инструмента. Он работал по принципу бормашины и был громоздким из-за электромотора. К тому же Гурам опасался, что электромотор может вызвать взрыв анестезирующих газов. Он решил использовать вместо электроэнергии сжатый воздух. В сущности, ему нужна была крошечная турбина мощностью в одну шестую лошадиной силы. Ее-то как раз он не мог раздобыть нигде.
Но Гурам не стал ничего говорить об этом, повел нас в гостиную и разбудил спящего на диване под пледом Эдвина. Очнувшись, Эдвин заинтересованно стал расспрашивать Германа о театральных постановках, а я вслед за Гурамом вышел из гостиной.
В коридоре на тумбе стоял телефонный аппарат. Я набрал номер Нины. Прикрыв трубку рукой, я сказал:
— Похоже, в кино мы сегодня не попадем. Я у Гурама.
— Опять пьянствуешь?
— Так получается. Понимаешь, я не один, с режиссером, который хочет поставить мою пьесу.