Нина молчала.
Каким глупцом надо было быть, чтобы впервые сказать о пьесе по телефону! С таким же успехом я мог сказать, что сочинил оперу.
— Ты не веришь? — спросил я.
— Делай, как тебе удобнее, — ответила она. — Дашь мне почитать свою пьесу?
— Конечно! Сегодня же.
— Если успеешь написать?
— Господи, я действительно написал пьесу!
— Не сердись, пожалуйста. Я же не знала этого.
— Мы мало знаем друг о друге, но не надо сразу подозревать. Подозрительность и недоверие однажды привели к трагедии.
— Когда же это?
— Когда Отелло задушил Дездемону. Ты не хочешь приехать?
— Нет. А почему у тебя такой глухой голос?
— Потому что я разговариваю из коридора, прикрыв трубку рукой.
— Ну ладно, пьянствуй. Будь здоров.
Гурам хозяйничал на кухне.
— Откуда столько продуктов?
— Сегодня накупил. С кем ты разговаривал?
— Ну и слух у тебя! С одним знакомым. Слушай, Гурам, я, кажется, ввязался в темную историю. Не пугайся. Пока все идет нормально. Но один бог знает, чем все кончится. Помнишь типа, который прислал нам шампанское?
Я рассказал все, что было связано с фабрикой.
— Дурак! Господи, какой дурак! — застонал Гурам. — Зачем ты влез в это дело? Тебе что, других забот мало? Ты знаешь, с кем связался? С бандитами! С отъявленными бандитами. Они не с такими, как ты, расправлялись. Отступись, Серго, пока не поздно. Пусть милиция ими занимается.
— Как же так, Гурам? Невинный человек сидит, а бандиты благоденствуют. Как я могу отступиться? Они этого и ждут. Им только этого и надо. Они потому и благоденствуют, что кто-то до меня отступился.
— Все верно. Но почему именно ты?! Я боюсь за тебя, Серго. Сволочи! Клянусь тебе, у меня рука не дрогнула бы, если бы можно было их перестрелять. Это говорю я, у которого любовь к чужой жизни заложена в генах. Почему ты не хочешь обратиться в милицию?
— У меня пока мало материалов. Обратись я сейчас в милицию, они выйдут сухими из воды. Я должен довести дело до конца, подготовить серию статей для газеты, а потом уже передать материалы в милицию. Честно говоря, я ожидал от тебя поддержки, а ты осуждаешь меня.
— Я не осуждаю. Я боюсь за тебя!
— Как говорит мой товарищ по редакции, только без слез, не надо эмоций. Идем, мы и так заболтались. Да! Извини меня, но придется снова занять у тебя денег. Я задолжал за комнату.
— Оставь ты эти китайские церемонии!
Гурам принес деньги и сказал:
— Переселился бы ко мне. Хотя бы временно.
— У тебя Эдвин поселился. Тебе мало?
Он махнул рукой и покатил сервировочный столик в гостиную.
Мы выпили по бокалу вина, и Эдвин сказал Гураму:
— Ты простишь, если я продолжу спор с Германом?
— Вы уже успели поспорить? — сказал Гурам. — Валяйте. Мы послушаем.
— Спасибо, Гурам, — сказал Эдвин. — Вы читали Библию, Коран, Герман?
— Библию читал, Коран нет, — ответил Герман.
— Любовь, дружбу, братство проповедовали еще Христос и Магомет.
— Я не понял, Эдвин. Бог есть? — сказал Гурам.
— Нет бога. Не о боге речь, о вере. Я не знаю, существовал ли Христос. По Гегелю, существовал. Но это не имеет особого значения. Я хочу сказать, что преклоняюсь перед Христом. Без дураков! Преклоняюсь. Он погиб за свою веру, за идею. Это хорошая смерть! Вы понимаете, о чем я говорю?
— То, о чем вы говорите, не имеет отношения к религии, — сказал Герман.
— Почему? Религия для многих больше не является мистикой, — сказал Эдвин. — Только необразованные люди думают, что существуют ангелы и дьяволы, рай и ад, что бог сидит на небесах и где-то витают духи.
— Давайте выпьем, а потом продолжим эту интеллектуальную беседу, — сказал Гурам.
Эдвин взглянул на часы и спохватился. Он куда-то опаздывал и быстро попрощался.
Герман попытался заговорить о пьесе. Я знаком дал ему понять, что не надо этого делать. Вид Гурама не располагал к такому разговору. Я сожалел, что привел к нему Германа. Герман не вызывал у Гурама ни интереса, ни тем более симпатии. Я отодвинул от себя бокал с вином.
— Нам пора, — сказал я.
Гурам не задерживал нас.
— Извините, я не знал, что Гурам не один, — сказал я Герману, когда за нами захлопнулась дверь.
— Ну что вы! Только я не понимаю, зачем Гураму этот философствующий тип?
— У вас есть семья?
— Жена и двое детей.
— А Гурам один, совершенно один.
— Почему он не женится?
— Не может. Он безумно любил свою жену. Она умерла.
На автобусной остановке не было ни души. Неподалеку тор чала телефонная будка.